Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5
Шрифт:
Он вошел к себе, распахнул окно и долго стоял, засунув руки в карманы, опустив голову и задумчиво хмурясь; силуэт его отчетливо вырисовывался в светлом квадрате окна над темной площадью. Полупьяный старик оборванец, полисмен и какой-то субъект в соломенной шляпе остановились внизу, переговариваясь о чем-то.
— Ну да, — говорил оборванец, — я мразь и бездельник, но вот что я вам скажу: ежели все мы были бы на один манер, что стало бы с миром?
И они пошли дальше, а перед взором Шелтона возникло невозмутимо спокойное лицо Антонии, лицо Хэлидома — олицетворение благопристойности и чувства собственного достоинства, голова человека с рачьими глазами и прилизанными волосами, разделенными посредине ровной ниточкой пробора. Казалось, некий луч света упал на них, осветив их существование, как лампа с зеленым абажуром освещала страницы Мэтью Арнольда, и перед Шелтоном во всей своей безмятежности предстал этот элизиум, где люди не ведают страстей и не впадают в крайности, — мир деспотичный, самодовольный, властолюбивый и такой же приглаженный, как пейзаж в Средней Англии. Здоровые, богатые, мудрые! У них одно стремление — к совершенствованию, к самосохранению: ведь выживают только наиболее приспособленные! «Вот они, примерные граждане, — подумал Шелтон. — Да, если б все мы были на один манер, так что стало бы с миром!»
ГЛАВА VI БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ
«Дорогой Ричард, — писал Шелтону на другой день его дядя, — я был бы рад видеть тебя завтра, в три часа дня, чтобы побеседовать о твоем брачном контракте…»
И вот в назначенный час Шелтон направился в Линкольнс-Инн-Филдс, где на каменной стене у входа жирные черные буквы гласили: «Парамор и Херринг (адвокаты)». Волнуясь, поднялся он по массивным ступеням и следом за невысоким рыжеволосым юнцом прошел в заднюю комнату на втором этаже. Здесь за столом сидел и писал джентльмен с гладко выбритым лицом, напоминавшим мопса; стол был поставлен как раз посредине, словно затем, чтобы ему удобнее было держать под наблюдением свой маленький мирок.
— А, мистер Ричард! — сказал он. — Рад вас видеть, сэр. Присядьте. Ваш дядюшка сейчас освободится. — При упоминании о хозяине в тоне его послышалось ироническое одобрение, появляющееся со временем у старых и верных слуг. — Все хочет сам делать, — добавил клерк, хитро сощурив честные зеленоватые глазки, — а ведь не мальчик.
При взгляде на клерка своего дядюшки Шелтона всякий раз поражало все возрастающее довольство и преуспеяние, которыми так и дышали его черты. На лице этого старого друга их семьи не было заметно и следа изнеможения, появляющегося у большинства людей после пятидесяти лет, — наоборот, лица его, словно из солидарности со всей нацией, с течением времени все более расплывалось, становясь чуть благодушнее, чуть жирнее, чуть грубее. Сквозь эту внешнюю оболочку все отчетливее проступали презрительно-терпимое отношение к людям, которые ничего не добились в жизни, и глубокая убежденность в собственной непогрешимости.
— Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, сэр? — продолжал он. — Для вас особенно важно быть в добром здоровье именно сейчас, когда вы собираетесь… — И он невольно подмигнул, обдумывая, как бы поделикатнее выразить свою мысль: — …обзавестись семейством. Мы узнали об этом из газет. Жена говорит мне как-то утром за завтраком: «Послушай, Боб! Тут какой-то мистер Ричард Парамор Шелтон собирается жениться. Это не родственник ли твоего мистера Шелтона?» А я говорю: «Как же, как же, моя дорогая, он самый».
Оказывается, старый друг их семьи отнюдь не проводит всю жизнь, сидя за письменным столом посреди комнаты, а где-то (тут перед взором Шелтона возникли ряды маленьких серых домиков) живет совсем иною жизнью, и там кто-то зовет его «Боб», — это открытие даже взволновало Шелтона. Боб! Вот это новость! Боб!.. Ну, конечно, только так и могли его звать.
Зазвенел колокольчик.
— Это ваш дядюшка. — И снова в голосе старшего клерка прозвучала ирония. — Будьте здоровы, сэр.
И словно выключив разговор, как выключают свет, он принялся писать, а рыжеволосый юнец провел Шелтона в огромную комнату окнами на улицу, где его ждал дядя.
Эдмунду Парамору было семьдесят лет. Среднего роста, с бронзовым, гладко выбритым лицом, он держался очень прямо; его седые шелковистые волосы были зачесаны набок и взбиты в виде кока над красивым, высоким лбом. Он стоял спиной к камину; в его манере держаться угадывались подвижность и легкость, свойственные людям, которые до старости не полнеют. В глазах его порою вспыхивал юношеский задор, хоть и видно было, что он немало пережил, а уголки рта неожиданно кривила улыбка. Комната была под стать хозяину просторная, отнюдь не казенная и почти без мебели; вдоль стен не стояли несгораемые сейфы, на столе не высились груды бумаг; в единственном шкафу хранился полный комплект судебных отчетов, а на своде законов, в стакане с водой, красовалась одна-единственная пунцовая роза. Казалось, что владелец этой комнаты — человек рассудительно-великодушный, не мелочный, умеющий вникать в самую суть вещей; человек, перед улыбкой которого не могли выстоять мелкое шарлатанство и обман.
— А, Дик! Как здоровье матушки? — спросил он.
Шелтон ответил, что она вполне здорова.
— Скажи ей, что я все же решил продать ее восточные акции и вложить деньги в медь. Можешь передать, что это дело солидное.
Шелтон скорчил гримасу.
— Мама считает, что на свете нет несолидных дел, — сказал он.
Дядя устремил на него пытливый, пронизывающий взгляд своих страдальческих глаз, и легкая улыбка искривила его губы.
— Она неподражаема! — произнес он.
— Да, — повторил Шелтон, — она неподражаема.
Впрочем, перепродажа акций вовсе не интересовала его, дядя решал подобные дела так быстро и разумно, что Шелтону и в голову не пришло бы усомниться в его суждениях.
— Ну-с, займемся твоим контрактом.
Мистер Парамор трижды позвонил в колокольчик и в ожидании принялся ходить взад и вперед по кабинету.
— Принесите мне проект брачного контракта мистера Ричарда, — сказал он вошедшему рослому клерку, и тот через минуту вернулся, неся требуемый документ.
— Итак, Дик, — начал мистер Парамор, — насколько я понимаю, за невестой не значится никакого приданого. Почему?
— Я отказался от него, — ответил Шелтон, невольно смутившись.
Губы мистера Парамора дрогнули в легкой усмешке; он придвинул к себе бумагу, взял синий карандаш и, сжав руку Шелтона повыше локтя, принялся читать контракт пункт за пунктом. Шелтон, едва успевавший следить за быстрыми объяснениями старика, с облегчением вздохнул, когда тот внезапно остановился.
— Если ты умрешь и она снова выйдет замуж, — сказал мистер Парамор, она лишается права пользоваться доходом с твоего капитала, понятно?
— Вот как? — сказал Шелтон. — Одну минуту, дядя Тед!
Мистер Парамор умолк и стал ждать, покусывая карандаш; на губах его промелькнула улыбка, которую он тут же тактично подавил. Теперь уже Шелтон принялся ходить по комнате.
«Если она снова выйдет замуж», — повторил он про себя.
Мистер Парамор, страстный рыболов, следил за племянником, словно тот был рыбой, которую он только что вытащил на берег.
— Это обычное условие, — заметил он.
Шелтон сделал еще один круг по комнате.