Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6
Шрифт:
Сесилия отпустила шнур. «Отец просто невозможен», — подумала она.
А мистер Стоун, поднеся лист поближе к глазам, начал снова:
— «Однако найти тому причину было нетрудно…»
Сесилия сказала в отчаянии:
— Это насчет той девушки, которая приходит к тебе писать под диктовку.
Мистер Стоун опустил лист и стоял, весь немного согнувшись; уши у него двигались, будто он хотел отогнуть их назад, голубые глаза, в которых возле крохотных черных зрачков лежали белые пятнышки света, уставились на дочь.
«Вот теперь он слушает», — подумала Сесилия и заторопилась.
— Она в самом деле тебе необходима? Ты не мог бы обойтись без нее?
— Обойтись без кого?
— Без той девушки, которая приходит к тебе писать под диктовку.
— Но почему?
— По той простой причине…
Мистер Стоун опустил глаза, и Сесилия увидела, что он снова поднял лист и держит его уже почти на уровне груди.
— Разве она пишет лучше, чем могла бы писать любая другая девушка? быстро проговорила Сесилия.
— Нет.
— В таком случае, папа, сделай мне одолжение: найми кого-нибудь другого. Я имею серьезные основания просить тебя, и я…
Сесилия умолкла: губы и глаза ее отца двигались, он, несомненно, читал про себя.
«С ним можно потерять терпение, — подумала она. — Он ни о чем не думает, кроме как о своей несчастной книге».
Заметив молчание дочери, мистер Стоун опустил лист и терпеливо ждал, что она скажет дальше.
— О чем ты меня просила, дорогая? — спросил он.
— Папа, умоляю тебя, послушай же, ну хоть одну минуту!
— Да, конечно,
— Я говорю о девушке, которая приходит к тебе писать под диктовку. У тебя есть основания желать, чтобы приходила именно она, а не какая-либо другая девушка?
— Да, — сказал мистер Стоун.
— Какие же именно?
— У нее нет друзей.
Сесилия не ожидала столь нелепого ответа; она опустила глаза, не зная, как отнестись к этому. Молчание длилось несколько секунд, и вот снова послышался голос мистера Стоуна, теперь уже более громкий.
— «Однако найти тому причину было нетрудно. Человек, выделившийся среди других обезьян своим стремлением познать, с самого начала был вынужден закалить себя против опасных последствий познания. Как звери, подвергающиеся суровому воздействию арктического климата, все больше обрастали мехом по мере снижения температуры, так у человека становилась все толще его броня мужества, чтобы он мог выдерживать острые уколы собственной своей ненасытной любознательности. В те времена, о которых идет речь, когда непереваренные знания огромными полчищами ринулись на штурм, человек страдал ужаснейшей диспепсией, нервная система его была вконец измотана, а мозг крайне возбужден; и выжил он только в силу способности вырабатывать в себе новое и новое мужество. Как ни мало героичны (в ту пору всеобщего мелкого соперничества) кажутся его деяния, никогда еще, однако, человечество, взятое в массе, не проявляло себя более мужественным, ибо никогда еще оно так не нуждалось в мужестве. Показатели того, что это отчаянное положение осознавалось самим обществом, многочисленны. Небольшая секта…»
Мистер Стоун умолк; взгляд его снова уперся в край листа, я он поспешно двинулся к конторке. Но в тот момент, как он снял камень с третьего листа и взял лист в руки, Сесилия воскликнула:
— Папа!
Он остановился и повернулся к дочери. Сесилия увидела, что он сильно покраснел; вся ее досада исчезла.
— Папа, я относительно той девушки…
Мистер Стоун, казалось, размышлял.
— Да-да, говори, — сказал он.
— Мне кажется, Бианке неприятно ее присутствие в доме.
Мистер Стоун провел ладонью по лбу.
— Прости, дорогая, что я стал читать тебе вслух, — проговорил он, иногда для меня это такое облегчение…
Сесилия подошла к нему и с трудом удержалась, чтобы снова не потянуть за шнур с кистями.
— Ну, конечно, дорогой, — сказала она, — я отлично понимаю.
Мистер Стоун посмотрел ей прямо в лицо, и под этим взглядом, который, казалось, пронизывал ее насквозь и видел что-то находящееся за ней, Сесилия опустила глаза.
— Как странно, что ты моя дочь, — сказал мистер Стоун.
Сесилии и самой это часто казалось непостижимым.
— В атавизме много такого, о чем мы пока еще ничего не знаем, — сказал мистер Стоун.
— Папа, но, право же, послушай одну минуту! — воскликнула Сесилия с горячностью. — Дело действительно серьезно.
Она отвернулась к окну; еще немного, и она бы расплакалась.
— Я постараюсь, дорогая, — смиренно проговорил мистер Стоун.
Но Сесилия думала: «Надо проучить его. Слишком уж он поглощен собой» и продолжала стоять не двигаясь, вздернув плечи и тем показывая, как сильно она раздражена.
В окно она видела нянек, везущих в колясках младенцев в Кенсингтонский сад, и видела также, что няньки смотрят не на младенцев, а либо высокомерно друг на друга, либо с тайным вожделением на проходящих мужчин. Они, конечно, тоже заняты только собой! Сесилия испытывала приятное удовлетворение оттого, что заставила стоящего за ее спиной худого, сгорбленного старика осознать свой эгоизм.
«В другой раз будет знать, — подумала она и вдруг услышала тонкий свистящий звук — это мистер Стоун шепотом читал третью страницу рукописи:
— «…движимая прекрасными чувствами, но чьи доктрины, разоблачаемые тем фактом, что жизнь — это лишь переход одних форм в другие, были слишком узки в отношении тех пороков, которые им надлежало истребить. Члены этой маленькой секты, которым еще предстояло постичь смысл всемирной любви, прилагали ревностные усилия к тому, чтобы понять самих себя, и в этом отношении обогнали общество в целом. Идеи, выразителями которых они являлись, — реакция против достигшей своего апогея братоубийственной системы, преобладавшей в те времена, — были молоды и по-молодому честны…»
Сесилия молча повернулась и пошла к двери. Она увидела, что отец уронил лист и нагнулся за ним, что лицо старика в рамке седых волос покраснело; и опять к раздражению ее примешалось чувство раскаяния.
Когда она шла по коридору, где царил обычный для лондонских коридоров и передних полумрак, ее внимание привлек какой-то шорох. Вглядевшись пристальнее, Сесилия увидела, что это Миранда; маленький бульдог никак не мог решить, где ему больше хочется быть: в саду или в доме, — и потому сидел за подставкой для шляп и слегка посапывал. Заметив Сесилию, собака вышла к ней.