Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9
Шрифт:
— Динни!
Теперь вспыхнула Динни; она еще старалась улыбаться, но уже сердилась.
— Поверь, я не старалась его увлечь. Он поддался этой неразумной страсти, несмотря на целые ушаты холодной воды. Но, если хочешь знать мое мнение, он вовсе не такой уж негодяй.
— Ты так думаешь? Не удивительно, — холодно сказал Хьюберт.
Лицо его побледнело и даже приняло какой-то пепельный оттенок.
Динни порывисто схватила его за рукав.
— Не глупи, дорогой! Если он решил публично принести извинения — все равно почему, пусть даже из-за меня, — разве это не к лучшему?
— Нет, если тут замешана моя сестра. Во всей этой истории я… я… он схватился руками за голову, — я как в тисках. Каждый может меня ударить, а я не в силах и пальцем пошевелить.
К Динни вернулось все ее хладнокровие.
— Не бойся, я тебя не скомпрометирую. Письмо Халлорсена — отличная новость; теперь вся эта история лопнет, как мыльный пузырь. Раз он извинился, никто и пикнуть не посмеет.
Хьюберт молча повернулся и ушел, оставив у нее в руках газету.
Динни была лишена мелкого самолюбия. Чувство юмора помогало ей трезво оценивать собственные поступки. Конечно, нужно было предвидеть, что все обернется именно так, но что поделаешь?
Вполне понятно, что Хьюберт возмутился. Если бы Халлорсен извинился от чистого сердца, брат бы успокоился; но раз американец просто хотел угодить ей, Динни, Хьюберту было еще обиднее; и он из себя выходил при одной мысли, что сестра нравится профессору. И все же письмо опубликовано, — оно прямо и недвусмысленно признает беспочвенность обвинений и меняет все дело. Динни сразу же стала соображать, как ей лучше использовать это письмо. Послать его лорду Саксендену? Раз уж она вмешалась в эту историю, отступать не стоит, и Динни села писать.
«Усадьба Кондафорд,
21 сентября.
Дорогой лорд Саксенден,
Я беру на себя смелость послать вам вырезку из сегодняшнего «Таймса», так как думаю, что она в какой-то мере извиняет мою дерзость в тот вечер. Мне, право, не следовало надоедать вам отрывками из дневника брата в конце такого утомительного дня. Это было непростительно, и я ничуть не удивляюсь, что вы постарались от меня спастись. Но прилагаемая вырезка покажет вам, как несправедливо пострадал мой брат, и, я надеюсь, вы меня теперь простите.
Искренне ваша
Элизабет Черрел».
Вложив вырезку в письмо, Динни отыскала в справочнике лондонский адрес лорда Саксендена, надписала конверт и пометила: «Лично».
Потом она пошла искать Хьюберта, но ей сказали, что он взял машину и уехал в Лондон…
Хьюберт гнал вовсю. Разговор с Динни разозлил его. Он проехал пятьдесят с лишком миль меньше чем за два часа и остановился у гостиницы Пьемонт ровно в час. Они расстались с Халлорсеном полгода назад и с тех пор не встречались. Хьюберт послал профессору визитную карточку и стал дожидаться в холле, сам еще толком не зная, что ему скажет. Когда вслед за посыльным показалась высокая фигура американца, на Хьюберта точно столбняк напал.
— Здравствуйте, капитан Черрел! — сказал Халлорсен и протянул руку.
Пуще всего на свете Хьюберт боялся всяческих сцен: он взял протянутую руку, но не пожал ее.
— Я узнал ваш адрес из «Таймса». Где бы мы могли поговорить?
Халлорсен провел его в нишу.
— Принесите коктейли, — сказал он официанту.
— Спасибо, мне не надо. Разрешите закурить?
— Надеюсь, это трубка мира, капитан?
— Не знаю. Извинение, которое идет не от чистого сердца, ничего не стоит.
— А кто говорит, что оно идет не от чистого сердца?
— Моя сестра.
— Ваша сестра, капитан Черрел, на редкость очаровательная девушка; я бы не хотел ей противоречить.
— Можно мне говорить откровенно?
— Прошу вас.
— Тогда вот что: мне приятнее было бы обойтись без ваших извинений, чем знать, что этим я обязан вашей симпатии к одному из членов моей семьи.
— Что ж, — помолчав, сказал Халлорсен, — не могу же я написать в «Таймсе», что извинился по ошибке. Пожалуй, они этого не стерпят. Когда я работал над книгой, во мне все кипело. Я признался в этом вашей сестре, а сейчас повторяю вам. Надо было проявить снисходительность, и я жалею, что этого не сделал.
— Мне не нужна снисходительность. Я хочу справедливости. Я вас подвел или нет?
— В общем, конечно, вы распустили эту шайку, и моя песенка была спета.
— Признаю. Но чья тут вина — моя или ваша? Ведь передо мной была поставлена невыполнимая задача.
С минуту оба молча стояли, в упор глядя друг на друга. Халлорсен заговорил первый.
— Дайте руку, — сказал он, — вина была моя.
Хьюберт порывисто протянул было руку, но на полпути передумал.
— Секунду. Вы это говорите ради моей сестры?
— Нет, от всей души.
Они обменялись рукопожатием.
— Вот и хорошо, — сказал Халлорсен. — Мы с вами не ладили, Черрел; но с тех пор, как я пожил здесь в одном из ваших старых имений, я, кажется, понял почему. Я требовал от вас того, чего англичане вашего круга, как видно, дать не могут, — откровенности. Понять вас нелегко, я этого не сумел, мы говорили на разных языках. А это верный путь к тому, чтобы поссориться.
— Не знаю почему, но мы действительно все время ссорились.
— Жаль, что нельзя начать все сначала.
Хьюберт поежился.
— Ну, мне-то ничуть не жаль.
— А теперь, капитан, пообедаем вместе и скажите, чем я могу быть вам полезен? Я сделаю все, что хотите, лишь бы исправить свою ошибку.
С минуту Хьюберт молчал; лицо его оставалось невозмутимым, но руки слегка дрожали.
— Ладно, — сказал он. — Все это пустяки.
И они направились в ресторан.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Если и есть на свете правило без исключения, — что само по себе весьма сомнительно, — то оно гласит: в государственных учреждениях все происходит совсем иначе, чем предполагает частное лицо.