Джони, оу-е! Или назад в СССР
Шрифт:
— Да, пошли вы! — прошипел Гутман и стал собираться.
— Ты, Вова, сам собирайся, а его «машинку» оставь.
— Она не его, — буркнул Гутман.
— Но и не твоя.
Я тронул Славика за локоть.
— Пусть забирает, у меня лучше есть, — сказал я, доставая бордовую коробочку из сумки. Тут, кстати, я тебе футболку принёс, как обещал.
— Ну, ты молоток, Джони! Забирай, но завтра, чтобы всё возместил.
Гутман собирался, мы разговаривали. Вернее, присел на Славика я.
— Мне надо, чтобы ты объявил, что эту
— В этом зале? Где? Я же должен на неё смотреть, когда буду говорить.
— Вон она, с отцом стоит.
— Фига себе! Я знаю её! Подкатывали к ней, но она отшивает всех сразу.и её да этот дядька встречает. Серьёзный. Так он её папа, или папик?
— Папа-папа. Он — цыганский барон, если что.
— Фигасе! — присвистнул Славик. — Ну у тебя и знакомые, то музыканты Московские, то аж целый цыганский барон с дочкой. Симпотная кстати… Дружишь с ней?
— Женить хотят, — вздохнул я.
— Чо-о-о? Офигел, что ли? — хохотнул Славик шёпотом. — Какая, женитьба? Тебе двенадцать.
— Вот и я им говорю, что не готов я ещё к серьёзным отношениям.
Славик фыркнул.
— У них с двенадцати лет женятся, — пояснил я.
— Да ты чо? — распахнул глаза басист. — Да ну на!
— Отвечаю.
— Пи*дец. Но ведь ты не цыган.
— Зовут в табор, но… Хрен им а не барабан.
— Причём тут барабан? Что за барабан?
— Анекдот такой.
— Расскажи.
Рассказал. Посмеялись. Особенно анекдот понравился барабанщику. Он ещё долго гыгыкал и тыкал себя палочками в грудь, восклицая:
— Хрен вам а не барабан!
Но мне не удалось соскочить с неприятной мне темы.
— Значит тебя хотят сделать цыганом? — продолжил меня пытать Славик.
— Хотят. Дом обещают в Молдавии…
— Дом в Молдавии? Клёво. Там тепло, яблоки и виноград. Винища… Залейся. Вкусное… И что тебе надо для того, чтобы встретить старость? Хе-хе-хе Шучу-шучу… Не хочешь становиться цыганом? Понимаю… Хе-хе-хе!
— Тебе смешно, а я не могу отбрехаться. Пристали, как…
— Так ты хочешь песней всё сказать, чтобы не обидеть. Грамотно. Посвяти ей песню. Не написал для неё, а посвятил ей. Совсем другое отношение к тебе будет. Когда женщине посвящают песню или стихи, это на века.
— Согласен.
Гутман собрался и ушёл. Я встал на его место со своей «Арией», но Славик достал из коморки «полуакустику» Ямаху. Похожую, кстати, на «Гипсон».
— Ух ты! — восхитился я.
— Лабай, лабух! — похихикал Славик и подошёл к микрофону.
— Второе отделение нашей панцевальной программы мы начинаем с песни, которую наш молодой гитарист посвятил девушке Татьяне, которая находится вместе с нами. Джони написал её только сегодня и она должна вам понравиться. Это очень медленный танец.
Дук-дук, ударил бас и Славик запел:
— Я ушёл почему-то, чуть позже шести. Я ушел почему-то, где-то чуть позже шести. Мы с
Дальше я не особо переделывал. Убрал «подушк» вместо неё вставил: «Мне на память», выкинул, про «искал тебя и здесь и там…» (Простите меня Чиж и Ко).
В общем, песня удалась и гитарная партия мне удалась. Звук у гитары был чистейший, струны фирмовые и тянулись прекрасно. А я старался в протяжку вложить всё своё страдание.
Барабанщик был тоже в «ударе». Басист импровизировал, одухотворённо высунув язык и ингда трогая струны большим пальцем, имитируя «слэп». Получалось не очень, но складно. Вермона поддерживала тему редкими аккордами. Костик почти спал. Как уже говорилось, они с барабанщиком перед работой накатили, но на Витька водка действовала возбуждающе, а Костика наоборот, тупила и усыпляла.
Дослушав песню, мои «цыганские друзья» помахали мне руками и растаяли в толпе толкущихся на танцполе пар и отдельных личностей. Я с облегчением вздохнул.
— Эх, джони, Джони, — сожалеюще проговорил Славик. — А вдруг ты счастье своё профукал?
— Нафиг-нафиг такое счастье, — подумал я, но промолчал. Мне ни с кем не хотелось говорить про моё счастье. Я ещё сам не знал, какое оно тут моё счастье.
[1] Держит мазу — ручается, отвечает за кого-то или себя.
Глава 14
Мальчишки бухты Тихой жили, по сути, на Клондайке. Бывшая промышленная свалка, как я говорил раньше, давала для мальчишеской жизни практически всё, что нужно для мальчишеского счастья: различную, можно сказать — любую, проволоку для браслетов, колец, плёток и пулек, свинец из негодных аккумуляторов шел на грузила, из медных, медно-никелевых и даже нержавеющих трубок разного диаметра изготовляли самопалы и пистолеты под боевые патроны, кислотой из тех же аккумуляторов вытравливали изображения на ножах, выточенных из каких-то стальных подпружиненных пластин. Валялись куски разного металла: профиль, лист, пруток, вполне себе пригодные для изготовления какой-нибудь продукции, или для вторичной переработки, но это просто вывозили и сваливали метрах в ста перед Женькиным домом.
Ещё на свалку периодически вывозили меловые формы для фарфоровых изделий и белую глину. Тут, кстати, я нашёл и здоровый кусок транспортёрной ленты, из которой вырезал первые штампы. Информацию о свалке я почерпнул из памяти Женьки, но его память была пассивна к богатствам, лежащим у его ног. Что имеешь, не хранишь, как говориться. Да, пацаны брали для себя нужное, но дальше насущных проблем не заглядывали. Я же, увидев свалку, «заболел золотой лихорадкой» и назвал её «моя прелесть». Во-первых я собрал весь свинец и натащил домой глины. Во вторых разрезал транспортёрную ленту на прямоугольные куски и сложил на балконе, уложив на бетонный пол (деревянного пола на балконе не было).