Джони, оу-е! Или назад в СССР
Шрифт:
То, что я вывел «службу» на цыган, даст мне «пару тактов паузы».
— Сыграешь что-нибудь? — прервал мои размышления цыган.
— Так она семиструнная…
— Сейчас перенастрою.
Цыган крутнул колки, побрынькал струнами и протянул мне инструмент. Я удивился, как он лихо перенастроил «семиструнку» под строй шестиструнной гитары. Мои пальцы взяли узкий гриф со сточенными ладами и глубокими потёртостями между ними.
— Рабочий инструмент, — подумал и ковырнул струны.
— Хорошо звучит, — похвалил
— Хм! — выдохнул цыган и улыбнулся. — Ну-ну!
— Мохнатый шмель на душистый хмель… Цапля серая в камыши… А цыганская дочь за любимым в ночь по родству бродяжьей души, — пропел я, чуть-чуть гнусавя и тоскливо протянув звук «я» в последнем слове.
После короткой паузы я ударил по струнам и продолжил:
— Так вперёд за цыганской звездой кочевой на закат, где дрожат паруса. И глаза глядят с бесприютной тоской в багровеющие небеса…
— Ромалы! — крикнул цыган, вскинул руки расставил их в сторону и, стукнув чечёткой подошвами туфлей об асфальт, прошёлся «козырем».
Цыганки вдруг, все как одна, поплыли павами[1] под извлекаемые мной звуки, а после слов: «…Хоть на край Земли, хоть за край», принялись махать юбками и стучать каблуками. Среди танцующих и машущих юбками женщин откуда-то появились девчонки-малолетки, а среди них проявилась давешняя Татьяна, сверкающая на меня тёмными глазами.
— Сгорю, — подумалось мне и я повторил припев, закончив его на высокой протяжной ноте на октаву выше положенной. Детский голос, хе-хе, позволял.
— Ай, молодец! Ай, молодец! — восхитился цыган. — Иди к нам в табор. Богатым будешь, на Татьяне женим, дом вам построим.
Я улыбнулся.
— А вы разве не кочуете?
— Ха-ха! — рассмеялся цыган, посмотрел на женщин и обратился к ним. — Он думает мы в кибитках живём.
Цыганки разулыбались.
— Мы в Молдавии живём. Там есть всё: вино, виноград, другие фрукты. В Румынию, как к ты к бабушке в деревню ездишь, так мы ездим. Там у нас свои бабушки и родители. А Румыния — заграница. Оттуда мы по всей Европе ездим. Хочешь мир посмотреть? Пошли с нами.
— Да, какой из меня цыган? — усмехнулся я, отдавая ему гитару. — Хорошая гитара!
— И у тебя такая будет. Мы на концертах выступаем: поём, танцуем. Иногда даже в Москве. Самых лучших берут. Ты лучшим будешь, раз так сейчас играешь.
Он с удивлением и восторгом посмотрел на мои пальцы.
— Береги руки Джони, — назвал он меня «сценическим псевдонимом», я вспомнил про одноимённую песню, которую германская певица Гизелла Вухингер исполнит только в семьдесят пятом году. Мне подумалось, что Татьяна очень похожа на исполнительницу. А ещё подумал, что с нею бы я спел эту песню. Её — «Джонни! И моё — 'Оу, е!» у нас вышло бы очень эротично.
Мысленно сплюнув три раза, я отогнал морок гипноза.
— У меня мама одна. Я не брошу её, — покрутил
— У нас получишь. Ты думаешь, почему мы уезжаем? Домой едем! Детям в школу пора!
Я удивился. Они ещё и учатся. Цыган понял моё удивление.
— А ты думал, что мы так… Шалтай-болтай? Это отпуск у нас. Путешествуем, отдыхаем, немножко работаем. Так мы живём. Не можем долго сидеть на одном месте. Скучно. Поехали с нами. Маму бери и приезжайте в Молдавию. Я тебе адрес дам. Когда надумаете, телеграмму дай, мы денег вышлем. Хорошим людям табор всегда рад.
— У вас табор? — удивился я.
— А как же, конечно табор! Целый посёлок цыган и в нём наш табор! Много земли! Дом поставим. Виноград там уже растёт триста лет. Приезжайте, рады будем.
Разговаривая со мной, цыган написал что-то на тетрадном листе, взятом из машины, и отдал лист мне. Я посмотрел. Там были написаны: адрес, имя, телефон. Наклоняясь ко мне он вдруг тихо сказал:
— Спасибо, что про ментов сказал. За мной должок.
— Да, всегда пожалуйста, — пожал я плечами и улыбнулся. — Я пойду. Долг вернул. Пора домой.
Я развернулся было по направлению к пешеходному подземному переходу, как вдруг меня окликнула девочка Татьяна:
— Джонни!
Я обернулся и у меня упало сердце.
— Вот чертовка, — подумал я. — И как у них это получается? Ведь ссыкуха ещё. Старше Женьки, то есть меня, года на два всего, а уложит на лопатки любого мужика. Ну или не уложит, а… Тьфу!
— Ты сегодня снова будешь играть? Я приду.
— Бля-я-я-ть, и что ей ответить? Вчера я устал так, что не смог встать на зарядку. Вечером ожидался разговор с матерью о Сашке. Кто знает, как она будет переживать его исчезновение?
— У меня дела вечером дома, а добираться до парка очень далеко. Я не успею. Ребята без меня управятся. Вчера просто клавишник, э-э-э, заболел. Я просто подменял его.
— Жаль. Без тебя они играют хуже. Ты задорный. И поёшь здорово. Особенно мне понравилась песня про снег. Очень грустная. Жаль, — повторила она.
— Давай, мы заедем за тобой. Хочу послушать тебя и увидеть на сцене. Сцена, это — совсем другое выступление, чем просто на улице. Сцена, это — о-о-о! Она не всех допускает на себя. Мы приедем, говори адрес.
Я пожал плечами и назвал. Пусть приезжают, заодно дадим спецслужбам повод для обыска. Пусть обыскивают, может мы порядок потом наведём в антресолях. А краску и штампы я уберу. Трафареты оставлю, а штампы уберу. Нет, и трафареты уберу. Не фиг. Я и рисовать то не умею.
— Приезжайте к восьми вечера. Ко второму отделению приедем. Нормально. Они уже как раз устанут. Подменю.
— Договорились.
[1] Пава — лебедь.
Глава 12