Джони, оу-е! Или назад в СССР

Шелест Михаил Васильевич

— Да не ссы, пацан. Стой тут.

Справа стоящий парень попытался прижать меня к стене, толкнув в грудь рукой. Я упал спиной на стену, катнулся через плечи волной и ударил парня костяшками средних суставов правого кулака в висок. Вернее, чуть дальше виска, но не доходя уха.

— Труп, подумал я, когда увидел, как заваливается тело. — Пи*дец!

— Ах ты сука! — выкрикнул второй, щёлкая выкидухой.

Лезвие блеснуло и ударило меня в левый бок. Я прикрыл чужую руку своим предплечьем, одновременно подпрыгнув. От удара я отлетел метра на два от подвала и мог бы развернуться и бежать, но девчонка только-только

появлялась из злополучного отверстия. Я снова кинулся на злодея, но вовремя понял, что она успевает выскочить. Оттолкнувщись левой ногой, я снова воспользовался стеной, катнувшись по ней как колобок назад, оттолкнулся от неё руками и побежал в противоположную от девчонки сторону.

— Сука! — заорал нападавший, и кинулся за мной, забыв обо всём.

Я, увидев, что девчонка вместе с сумкой метнулась к дороге, рванул в противоположную сторону. Проулок между кинотеатром «Комсомолец» и «Кукольным театром» выходил прямо к танцплощадке «Малый парк». Та, где выступал я вчера, называлась «Городской или Большой парк». Тут уже толклись самые нетерпеливые почитатели танцев и любители качель и других простейших аттракционов.

Преследователь отстал, а я, добежав до людного места, пошёл вверх к «Комсомольцу» и дальше Ленинской. Завернул направо за угол и увидел Татьяну. Она, увидев меня, бросилась мне навстречу. Только сейчас я заметил, что светит ещё вполне себе дневное солнце а по центральной улице Владивостока гуляют вполне себе приличные люди. Люди гуляют, а я, кажется, впервые в этом мире, убил человека.

Таня подбежала, схватила меня за руку и придала её к своему лицу.

— Ты чего? — спросил я, а она её поцеловала.

— Ты убил за меня человека, значит ты теперь мой, — сказала она, не поднимая глаз.

— Ты офигела! — возмутился я, оглядываясь по сторонам. — Никого я не убивал!

— Я видела, как падают люди, которых убили.

— Это нокаут! Ты не видела нокаутов!

— Я видела много драк.

Цыганка отняла лицо от моей руки и посмотрела на меня прищуренными глазами.

— Ты не хочешь быть моим?

— Дура, что ли? — я говорил, как все мальчишки Женькиного возраста говорили с девчонками. — Во первых, я ещё маленький, чтобы меня кто-нибудь имел, кроме матери. А если хочешь стать моей девушкой, то не я буду твой, а ты моя. Ты к этому готова?

— Ты же ещё маленький, — она улыбнулась.

— А ты? — я тоже улыбнулся.

Она потупила взгляд.

— И я…

— Во то-то. Будем дружить домами, короче.

— Хорошо! Будем дружить!

Девчонка покрутила головой и неожиданно чмокнула меня в щёку.

— Пошли на остановку к телефону, — сказала она. — Я папе позвоню. А ты поедешь домой.

— У него, что, в машине телефон? — удивился я.

— В машине? Нет, конечно. Фантастики начитался? Он сейчас где-нибудь остановится и будет звонить нашему диспетчеру. И мы тоже будем звонить но по другому телефону. Есть тут у нас такая квартира. Вот мы и поговорим с ним.

— Думаешь вас не прослушивают? — хмыкнул я.

— А мы ничего и не скажем. Я скажу, что нагулялась и иду домой. Куда, он догадается по кодовому слову. Мы снимаем несколько квартир.

— Может тебя проводить?

— Ты поедешь домой, — повторила она.

— А вечер?

— Что, вечер? Ничего не изменилось, Джони. Ничего не произошло такого… Сверхъестественного, от чего бы должен измениться

вечер.

— Но ведь они хотели…

Я запнулся, глядя в её спокойные, чуть прищуренные глаза. Девчонка достала из-за спины нож типа «финка».

— У них бы ничего не получилось.

Я тоже прищурился и посмотрел на девчонку с большим интересом. Меня ещё поколачивало, если что…

— Пошли к телефону, а ты сразу садись в трамвай. Вон он едет, побежали.

Мы побежали к остановке. В трамвай я заскочил на отходе, придержав закрывающуюся дверь. Заскочил и сразу обернулся, стараясь разглядеть фигурку в синей юбке, красной блузке и синей курточке безрукавке. Только сейчас я понял, что синее, это джинса. Странно, что я раньше этого не замечал. Видимо потому, что я смотрел только в её глаза.

— Вот же старый пердун! — сказал я сам себе. — Уйми молодецкое либидо! Где твой, мать его, дзэн?!

Я так и простоял на задней площадке, держась обеими руками за опущенное стекло. В открытое окно врывался свежий морской ветерок и трепал отросшие за лето Женькины волосы. По моему утреннему мнению, вполне себе можно бы уже и подстричься. Сейчас уверенность таяла, таяла, таяла.

— Музыканту нужны патлы, — подумал я, пытаясь стереть стоящие перед моим взором её чёрные глаза. — Всё, пропал дом.

Я ни о чём не думал до самого кольца на Сахалинской. Я стоял и мысленно напевал: «Черные глаза — вспоминаю, умираю. Черные глаза, я только о тебе мечтаю. Черные глаза — самые прекрасные! Черные глаза, черные глаза, черные глаза». И так бесконечное число раз. И дорогу пешком я проделал в ритме «зажигательного грузинского танца», под ту же мысленную мелодию. Тамтарататам таратамтамтамтамтамтамтам…

— Пи*дец, короче! Пропал пацан! — думал я о себе, как о постороннем человеке, как будто это не я, а Женька втюрился в цыганскую девчонку. Дочку цыганского барона между прочим. Заметил я у него заветный перстенёк. Встречал я таких ребят в своей прошлой жизни. Да-а-а…

Глава 13

Цыганский барон, между прочим, имеет статус вора в законе, и связывать свою судьбу с чуждой мне культурой, мне никак не хотелось. Цыган сейчас мне пришлось использовать для отвлечения на них наружного наблюдения. И только! Всё остальное — от лукавого. Откровенно говоря, я терпеть не мог цыганщину. Не как народ, конечно, а как образ жизни. Танцы, песни, тоже муть полная, но жизнь попрошаек, мне была не приемлема. И жизнь мужского населения, полностью сидевшая на шеях жён и не вышедших замуж сестёр.

Это одна сторона, а другая такая же негативная — это то, что цыгане выдавали замуж своих дочерей с двенадцати лет. Как только девочка становилась девушкой, она становилась товаром для семьи. Её «тупо» продавали в другую семью, если семья, конечно, богатая.

Я, немного зная цыганские обычаи, понимал, что Роман, заметив интерес Татьяны ко мне, старался спихнуть свою своенравную дочурку за русского «Ваню-дурочка», привязав его семью к своему табору построенным на деньги барона домом.

— Хрен им, а не барабан, — думал я в ожидании матери словами из анекдота. — Подумаешь, чёрные глаза! Мало я таких глаз видел?! Но глаза, конечно, колдовские! Цыганщина! Может ведь и проклянуть. Тут свою силу показать надо. Силу и волю. В конце концов, я что обещал? Дружить домами! Вот и всё!