Джулия
Шрифт:
— Тем не менее ты хранишь гордое молчание. По телевизору показывают твоего мужа в наручниках, газеты печатают репортажи о его аресте, а ты невозмутима, как английская королева. Но я-то понимаю: ты только делаешь вид, будто тебе на это наплевать, а в душе злорадствуешь. Не забывай, я женщина и знаю, что такое ревность, вот почему я никогда не поверю, будто тебе все равно, крутит папа любовь с этой писательницей или нет. Если, конечно…
Она нарочно не договорила — ждала реакции матери.
—
— Если ты не знала правды раньше. И давно с ней не свыклась.
Марту вдруг словно подменили — от ее невозмутимости не осталось и следа.
— Ты спятила, — прошипела она.
— Может быть, — улыбнулась Теа. — А может быть, и нет.
Странно, что только сейчас она вспомнила, как мать говорила кому-то по телефону: «Он вышел из гостиницы «Риц». Опять с Джулией де Бласко». Когда она это слышала? Несколько месяцев или несколько лет назад? В любом случае давно. Сопоставив факты, Теа догадалась, что «опять с Джулией де Бласко» был ее отец.
— Ты давно знала! — уличила она мать.
— Что знала?
— Про папу и про писательницу. Интересно, что ты еще знаешь?
Марта с трудом взяла себя в руки.
— Может, хватит обо мне? — примирительно спросила она.
— И как это у тебя на все хватает сил? — дразнила ее Теа. — Откуда в тебе столько злобы, столько ненависти? Моего отца втаптывают в грязь, а ты довольна. Ты хочешь его смерти, да?
Марта побледнела.
— Отвяжись! — взвизгнула она, на мгновение оторвав взгляд от дороги.
Еще немного — и «Феррари» столкнулась бы со встречной машиной. В последнюю секунду Марта успела вывернуть вправо.
— Не отвяжусь! Речь идет о моем отце.
— Заткнись, сучка!
— Вот это, я понимаю, культурный разговор.
У Марты было такое чувство, словно ее приперли к стенке.
— Что ты хочешь сказать отцу?
— Что ты давно следишь за каждым его шагом. С тех самых пор, как он тебя бросил.
Подозрения Теодолинды этим не ограничивались, но о других своих догадках она поговорит с отцом.
Глава 6
Кармине Карузо припарковал свой голубой «фиатик» на площади перед кладбищем «Ламбрате», поодаль от красной «Панды», следуя за которой ему пришлось проехать через весь Милан. Из «Панды» вышли двое — мужчина и женщина, оба немолодые.
Карузо подождал, пока они пройдут в ворота, запер машину и тоже направился к бескрайнему городу мертвых. Традиционную кладбищенскую тишину нарушал грохот отбойных молотков и еще какой-то техники: готовили места для новых захоронений.
Женщина была небольшого роста, коренастая, лет пятидесяти; она держала в руках горшочек с белыми цветами. Мужчина, который был ненамного выше, нес пластиковый пакет. Оба выглядели невзрачными
Полицейский зашел в контору и попросил разрешения позвонить по телефону.
— Профессор, я на кладбище, — сказал он в трубку. — Приезжайте. Да, они уже здесь. Как всегда, пунктуальны. Дорогу вы знаете, я вам подробно объяснил. Жду.
Приехавший на «Панде» мужчина протирал влажной тряпкой надгробие. Женщина застыла, не отрывая глаз с мальчика с большими грустными глазами. Карузо остановился в нескольких шагах, что позволило ему разобрать золотые буквы на белом мраморе: «Камилло Лева. Он прожил всего девять лет».
— Холодно сегодня, правда, сынок? — сказала женщина. — Когда мы проезжали площадь Лорето, там на градуснике было минус пять.
Мужчина посмотрел на спутницу с грустным укором.
— Утром заходила твоя учительница, — продолжала женщина. — Рассказывала про твой класс. Они сейчас учат дроби. Ты бы их щелкал, как орехи, ты ведь у меня умница.
— На сегодня хватит, — сказал мужчина, беря супругу за руку. — Пойдем. Ты замерзла, как бы не простудилась.
— Папа в своем репертуаре. Как тебе это нравится, сыночек? Вечно он спешит. Слава Богу, ты не в него, а в меня пошел, такой же спокойный. И умный.
Мужчина покачал головой.
— Все, Лаура, уходим.
— Дай мне еще немного побыть с моим мальчиком, — взмолилась женщина. — Дай нам поговорить.
— Камилло тебя не слышит, — осторожно заметил мужчина.
Женщина жестом попросила мужа не мешать ей разговаривать с сыном: матери было что сказать своему мальчику.
Мужу ничего не оставалось, как отступить. Он отошел в сторону, и Кармине Карузо решил, что самое время подойти к нему. Сейчас или никогда.
— Вы синьор Лева? — спросил он.
— Да. А что?
— Я Кармине Карузо.
— Так это вы изводите меня телефонными звонками! — задыхаясь от гнева, возмутился мужчина. — Уходите! Все, что я мог сказать, я уже сказал полицейским и судье.
— Я пришел как друг, а не как полицейский. Как друг профессора Корсини и ваш, — уточнил Карузо с примирительной улыбкой.
— Друг Корсини не может быть моим другом, — возразил Лева. — Вот она, работа вашего дружка. — Он показал на могилу сына. — Бедное дитя! Неужели вам не жалко нашего мальчика? Посмотрите на его мать, она потеряла рассудок, разве вы не видите? Убирайтесь подобру-поздорову!
Женщина продолжала разговаривать с сыном, не замечая происходящего вокруг.
— Вы порядочный человек, синьор Лева, — не сдавался Карузо. — И я хочу, чтобы здесь, на могиле вашего сына, из уважения к его памяти и к горю матери, вы объяснили мне одну вещь. Почему вы оговорили профессора Корсини?