Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей
Шрифт:
— Мервин!..
Вспыхнул свет в гостиной. На пороге стоял Седрик Томпсон.
— Что с тобою, девочка?
Джун молча, испуганно смотрела на отца.
— Ты плакала? — Он подошел к ней, погладил по голове.
— Нет, папа, — тихо ответила она.
— Но ведь ты кого-то звала?
— Нет… Я просто задумалась и не заметила, как стемнело…
«С Шарлоттой она была бы откровенней», — подумал Седрик, направляясь в свой кабинет.
Он зажигал свет во всех комнатах, через которые проходил. Последние месяца два-три ему почему-то стало казаться, что в доме постоянно находится кто-то посторонний — не просто посторонний, а враждебный ему… Нужно отдохнуть, подлечить нервы, и все пройдет! Но не проходило. Напротив, после отъезда Шарлотты и Дэниса чувство одиночества, подавленности усилилось. Он плохо спал. Просыпался от малейшего шороха. Желчная раздражительность, никогда ранее не свойственная ему, стала теперь постоянной. С дочерью, со своей обожаемой Джун, Седрик и раньше не всегда находил общий язык. Теперь же они в течение всего дня обменивались несколькими фразами.
Перемены в себе Седрик мог бы объяснить просто: «Старею…» Но в истинной причине своего теперешнего состояния он не признавался даже самому себе…
За два послевоенных десятилетия Седрик привык к положению одного из крупнейших финансистов — некоронованных королей бизнеса страны. Он не был жаден к деньгам. Но власть, которую они давали, сладостное сознание собственного всемогущества влекли его. И вдруг он ощутил, что что-то важное, может быть, даже решающее, начинает постепенно от него ускользать. Но что? И как? Внешне все выглядело благополучно, безупречно: и банковские капиталы, и прибыли компаний продолжали расти. Но он, Седрик Томпсон, глава всех этих банков и компаний, работодатель десятков тысяч людей, вдруг почувствовал, пока еще смутно, что в действие введены какие-то неподвластные ему враждебные силы. Какие? Этого он не знал. Пока не знал. И боялся узнать…
Как-то Седрик и Дэнис возвращались одним из поздних самолетов из Окланда в Веллингтон после открытия там выставки картин художника. Вместе утром вылетели в «северную столицу» (так окландцы с гордостью называли свой город). Томпсон подвез О'Брайена к галерее, где вечером предстояло открытие выставки новых картин художника, и как раз успел вовремя к началу совместного заседания совета директоров своего крупнейшего предприятия в этой части страны — электронно-химического концерна — с представителями подконтрольной Седрику группы окландских банков. Предстояло обсудить перспективы увеличения производства и определить объем предстоящих капиталовложений.
Церемония открытия выставки Дэниса с традиционным бокалом шерри прошла тепло, по-домашнему, несмотря на то, что гостей было более трехсот — почетные консулы многих стран, бизнесмены, художники, поэты. Друзья, недруги, вовсе незнакомые…
Томпсон с удовольствием слушал известного критика, высохшего желчного старика. То и дело потирая пергаментные щеки, зорко поглядывая по сторонам птичьими глазами, он пророчествовал: «Лет через двести любители искусств будут так же охотиться за О'Брайеном, как сейчас — за Веласкесом или Рембрандтом. Да-да, господа, именно так!..»
И вот, поблагодарив стюардессу за чай и закрыв глаза, Седрик стал думать о скорой встрече с Шарлоттой и Джун.
— Скажи, Седрик, что за странные намеки в твой адрес вот уже который раз делает наш дрянной листок «Истина»? — спросил Дэнис, держа в руках развернутую газету.
Седрик открыл глаза, усмехнулся.
— Не считаешь же ты всерьез, что я должен штудировать все бульварные еженедельники страны!
— Ну хотя бы бегло знакомиться с тем, что касается лично тебя или твоих дел…
— На одно это мне пришлось бы тратить круглые сутки!.. Однако что именно в их стряпне тебя встревожило?
— Я не употребил бы столь сильного слова, как «встревожило». Но все же… Вот послушай: «На наш взгляд, заигрывания финансового магната Седрика Томпсона с руководством Национальной федерации труда зашли дальше объятий и даже нескромных поцелуев. Напрашивается вопрос: не предстоит ли им разделить любовное ложе в ближайшее время?..»
— У этих проституток пера и других сравнений, кроме как постельных, нет! — Седрик брезгливо поморщился. — Где им понять, что от мира с профсоюзами выигрываем только мы, промышленники! Знаешь, сколько мне стоит один день простоя всех моих предприятий? Сто двадцать пять тысяч долларов!
— Допустим, — сказал Дэнис. — Но я не дочитал абзац до конца…
— Какие же еще откровения подарила миру потаскуха «Истина»?
— «Однако даже мистеру Томпсону не следует при этом забывать, что и более мощные иностранные промышленные империи рушились от мановения иного нью-йоркского, кливлендского или техасского мизинца…»
— Здесь «Истина» права! — сказал с улыбкой Седрик. — Не насчет мизинца, разумеется. Мизинец — это уж слишком. Права по сути дела.
— Но как же это вообще возможно?
— Возможно. И способов существуют сотни… Например, один из простейших. Оборотный капитал твоих банков — сто миллионов долларов. С известной долей разумного риска ты предоставляешь долговременные ссуды клиентам на эту же сумму. И тут «неожиданно» несколько держателей крупных вкладов (а ими могут быть любые иностранные компании) требуют перевода на свои счета пятнадцати-двадцати миллионов. Другого исхода, кроме банкротства, тут нет!
— И ты можешь все эти сотни разбойничьих способов обезвредить?
— Такое не под силу даже самому господу богу, мой милый Дэнис!
В одном из тщательно охраняемых сейфов Седрика Томпсона лежал доклад руководителя его службы промышленного шпионажа. Доклад назывался «Сверхмощные международные картели открывают крупную игру в Новой Зеландии».
Ничего страшного пока не произошло. Могло и вовсе не произойти. В мире бизнеса ежечасно, ежеминутно, ежесекундно деньги противостоят деньгам, вступают друг с другом в отчаянные схватки — либо погибают, либо побеждают. Таков закон борьбы, борьбы отчаянной, жестокой, из которой зачастую лишь один выход — банкротство. Есть, впрочем, и другой — капитуляция на условиях конкурентов. Этот путь отвергался Седриком напрочь: стоять перед кем-либо на коленях — на такое он не был способен. Первый же путь требовал точного знания: кто конкурент? Этого Седрик пока не знал. Боксер, готовясь к схватке на ринге, проводит «бои с тенью». У Седрика не было такой возможности — отсутствовала тень. По некоторым данным, вернее даже — по интуиции он полагал, что его интересы схлестнулись с интересами крупнейшего японо-американского консорциума. Полагал… и старался не думать об этом…
Седрик снял телефонную трубку, попытался заказать разговор с Парижем. Дежурная на международной станции в Окланде невыносимо долго выясняла, есть ли связь с Францией. Потом операторша, француженка, на ломаном английском языке предпринимала попытки установить нужную фамилию. И все для того лишь, чтобы через час с четвертью объявить, что мадемуазель Дюраль выехала на пять дней в Шампань.
Такое же фиаско потерпела попытка заказать разговор с Рио-де-Жанейро. Дэнис О'Брайен, заявила словоохотливая служащая бразильской почты, из Рио не выезжал. «У него, сеньор, просто разболелись зубы. Мне сообщила об этом жена его сына. Будете повторять вызов или заказ аннулировать?» Нет, он не будет повторять вызов. Бог знает, сколько времени пробудет Дэнис у зубного врача…