Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Шрифт:
Барон низко поклонился как человек, умевший приветствовать королеву. Андре присела в грациозном реверансе с присущей ей скромной и ласковой вежливостью, выражая своим видом самое искреннее уважение.
Мария-Антуанетта разглядывала молодых людей. Памятуя об их бедности, о которой ее предупреждал Филипп, она догадалась, что им сейчас тяжело.
– Ваше высочество! – с достоинством произнес барон. – Вы оказываете слишком высокую честь замку де Таверне. Наше скромное жилище недостойно принимать столь знатную и прекрасную даму.
– Я знаю, что нахожусь в гостях у старого солдата, защищавшего Францию, – отвечала принцесса. – Моя мать, императрица Мария-Терезия, любившая воевать, рассказывала мне, что у вас в стране самые отважные бывают, как правило, самыми бедными.
С невыразимой грацией она подала свою точеную ручку Андре – та поцеловала ее, преклонив колено.
Барон, находившийся под влиянием своей идеи, не переставал ужасаться при виде огромной свиты, которая должна была вот-вот наводнить его домишко, а ему, барону, даже некуда было их посадить.
Принцесса вывела его из затруднительного положения.
– Господа! – воскликнула она, обращаясь к свите. – Вам не следует терпеть все мои прихоти и не следует пользоваться привилегиями, которыми обладает принцесса. Прошу вас ждать меня здесь. Я вернусь через полчаса. Следуйте за мной, дорогая Лангерсхаузен, – обратилась она по-немецки к той даме, которой она помогла выйти из кареты. – Проводите нас, – приказала она господину в черном.
Человек, к которому она обращалась, был, несмотря на простое платье, необычайно элегантен. Ему было около тридцати лет, это был красивый мужчина с приятными манерами. Он отступил на шаг, пропуская принцессу вперед.
Мария-Антуанетта взяла Андре под руку и знаком приказала Филиппу идти рядом с сестрой.
Барон оказался рядом с, без сомнения, знатным вельможей, которому принцесса оказывала честь, пригласив сопровождать ее.
– Так вы из рода Таверне Мезон-Руж? – спросил он барона, с аристократической небрежностью поправляя великолепное жабо из английских кружев.
– Как мне называть вас: сударь или монсеньер? – не уступая в бесцеремонности господину в черном, спросил барон.
– Можете говорить мне просто принц, – отвечал тот, – или ваше высокопреосвященство, если вам так больше нравится.
– Прекрасно! Так вот, ваше высокопреосвященство, я из рода Таверне Мезон-Руж, самый настоящий Таверне, – произнес барон все тем же насмешливым тоном, который он редко менял.
Его высокопреосвященство, обладавший тактом знатного вельможи, сразу смекнул, что имеет дело с мелкопоместным дворянином.
– Это ваша летняя резиденция? – продолжал он.
– Летняя и зимняя, – воскликнул барон, желавший как можно скорее покончить с неприятным разговором; он сопровождал каждый свой ответ низким поклоном.
Филипп время от времени беспокойно оборачивался и смотрел на отца. Дом неумолимо надвигался, угрожающий и жалкий, готовый предстать во всей своей беспощадной нищете.
Барон приготовился было, смиренно протянув руку к парадному крыльцу, пригласить гостей в дом. В это самое мгновение принцесса обратилась к нему:
– Простите, сударь, но мне не хотелось бы заходить в дом. В этой тени так хорошо, я готова провести здесь всю жизнь! Мне надоели комнаты. Вот уже две недели меня принимают в комнатах, а я так люблю свежий воздух, тень деревьев и аромат цветов!
Затем она обратилась к Андре:
– Мадмуазель! Прикажите принести сюда чашку молока, прошу вас!
– Ваше высочество! – воскликнул, бледнея, барон. – Как можно предлагать вам столь скромное угощение?
– Это как раз то, что я люблю. Молоко и свежие яйца – вот чем я любила полакомиться в Шенбрунне.
Внезапно сияющий и важный Ла Бри в великолепной ливрее, с салфеткой, перекинутой через руку, появился на пороге беседки, обвитой жасмином, где принцесса наслаждалась прохладой.
– Ваше высочество, завтрак подан! – провозгласил он с непередаваемым выражением спокойного благоговения.
– О, так я попала к волшебнику! – со смехом воскликнула принцесса.
Она почти бегом устремилась к другой благоухавшей беседке.
Обеспокоенный барон, забыв об этикете, оставил вельможу в черном и бросился вслед за принцессой.
Филипп и Андре обменивались удивленными, в еще большей степени тревожными взглядами.
Оказавшись под зелеными сводами, принцесса не смогла не выразить изумления.
Барон, шедший за ней следом, облегченно перевел дух.
Андре уронила руки с таким видом, точно она спрашивала: «Господи, что все это значит?»
Юная принцесса краем глаза наблюдала за этой пантомимой; ум ее был достаточно проницателен, чтобы проникнуть во все тайны, если только сердце уже не подсказывало ей разгадку.
В зарослях ломоноса, жасмина и жимолости, узловатые стволы которых проросли густыми ветвями, был накрыт продолговатый стол овальной формы, сверкавший белизной узорчатой скатерти и столовым серебром с позолотой.
Десять приборов ожидали столько же сотрапезников.
Их внимание прежде всего привлекло редкое сочетание изысканнейших кушаний.
Тут были экзотические фрукты в сахаре, варенья со всех уголков земли, бисквиты из Алеппо, мальтийские апельсины, лимоны неслыханных размеров, – все это было разложено в огромных вазах. Благородные вина знаменитых на весь мир марок переливались, словно рубины и топазы, в четырех восхитительных графинах персидской работы.
Молоко, заказанное принцессой, было налито в кувшин золоченого серебра.
Дофина оглянулась на хозяев и заметила, что их лица бледны и растерянны.
Придворные восхищались зрелищем, ни о чем не догадываясь, да и не пытаясь что-либо понять.