Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Шрифт:
– Наконец-то! – вскричал король, не в силах побороть досаду. – Раз уж заговорили, нечего было ходить вокруг да около, черт побери! Как вы любите тянуть время, госпожа Истина!
– Сир! – сказала ее высочество Аделаида. – Я так долго не осмеливалась сообщить вам это из уважения к вашему величеству: только повинуясь вашей воле, я об этом заговорила.
– Ну да, ну да, а все остальное время от вас ведь и слова не добьешься, вы ведь и рта не раскрываете, не разговариваете, не кусаетесь!..
– Что бы вы ни говорили, видимо, я все-таки угадала истинную причину, по которой
– Должен вас разочаровать: вы ошибаетесь!
– Да что вы, сир, Аделаида права, мы в этом совершенно уверены! – в один голос воскликнули принцесса Виктория и принцесса Софья, кивая головами.
– О Господи! – вскричал Людовик XV, точь-в-точь как один из героев Мольера. – Все мои домашние решили, как видно, сговориться против меня. Так вот почему это представление не может состояться! Вот почему принцесс невозможно застать дома! Вот почему они не отвечают на прошения и не удовлетворяют просьбы об аудиенции!
– Что за прошения? О каких аудиенциях вы говорите? – спросила ее высочество Аделаида.
– Да ведь вам это хорошо известно: о прошениях мадмуазель Жанны де Вобернье, – заметила принцесса Софья.
– Да нет! Речь идет о просьбе принять мадмуазель Ланж, – добавила ее высочество Виктория.
Взбешенный король вскочил на ноги, бросая злобные взгляды на дочерей.
Ни одна из трех принцесс не могла противостоять отцовскому гневу: все они опустили глаза долу.
– Вот лишнее доказательство тому, о чем я уже сказал: уехала лучшая из четырех дочерей! – сказал он.
– Сир, – заметила ее высочество Аделаида, – ваше величество очень плохо к нам относится, вы с нами обращаетесь хуже, чем со своими собаками!
– Еще бы! Когда я прихожу на псарню, мои собаки ко мне ластятся, мои собаки мне верны! Прощайте, прощайте! Пойду-ка я к Шарлотте, Красавке и Хвостику! Милые собачки! Да, я их люблю особенно за то, что они мне не будут тявкать правду-матку!
Разгневанный король вышел в приемную; он услыхал, как вслед ему дочери хором запели:
На площадях и улицах столицы
И женщины, и парни, и девицы –
Любовью все готовы поделиться,
Хотя со вздохом: ах, ах, ах!
И лишь подруга Блеза – вот бедняжка! –
Лежит в постели, захворавши тяжко.
Ах, тяжко!
Ох, как тяжко!
Вот бедняжка!
Неужто помирает?! Ах, ах, ах!
Это был первый куплет водевиля, направленного против г-жи Дю Барри, который распевали в Париже на каждом углу; он носил название «Прекрасная бурбонка».
Король хотел было вернуться, и, возможно, принцессам не поздоровилось бы. Однако он сдержался и пошел дальше, пытаясь перекричать их голоса:
– Господин собачий
Явился офицер, носивший столь странное звание.
– Прикажите отворить псарню, – сказал король.
– Сир! – вскричал офицер, бросившись Людовику XV наперерез. – Ваше величество, умоляю вас, остановитесь!
– В чем дело, черт побери? – спросил король, останавливаясь на пороге двери, из-за которой доносился радостный лай собак, почуявших хозяина.
– Сир! Прошу простить мою настойчивость, но я не могу позволить вашему величеству пройти к собакам.
– А, понимаю, понимаю: псарня не убрана… Ну, ничего! Приведите сюда Хвостика.
– Сир, – растерянно пробормотал офицер, – Хвостик второй день не ест и не пьет: возможно, он взбесился.
– О, Господи! – вскричал король. – Несчастный я человек! Хвостик взбесился! Это уж последняя капля…
Собачий офицер счел своим долгом выдавить слезу, чтобы оживить всю сцену.
Король круто повернулся и зашагал к себе, где его уже ожидал камердинер.
Заметив, что король чем-то сильно расстроен, он поспешил отойти к окну.
Не обращая внимания на верного слугу, которого он и за человека не считал, Людовик XV широким шагом прошел в свой кабинет.
– А, теперь я понимаю: господин де Шуазель смеется надо мной; дофин чувствует себя почти хозяином и думает что заменит меня, как только посадит на трон свою австриячку. Луиза меня любит, но как-то очень непросто: читает мне нотации, да еще ушла из дому… Три дочери распевают песенки, в которых называют меня жителем Блуа. Граф де Прованс переводит Лукреция. Граф д'Артуа шляется по ночам неизвестно где. Собаки взбесились и готовы меня искусать. Решительно, кроме дорогой графини, меня никто не любит. К черту тех, кто хочет ей насолить!
С отчаянной решимостью Людовик XV уселся за стол, где он по обыкновению подписывал бумаги.
– Теперь я догадываюсь, почему все с таким нетерпением ожидают прибытия ее высочества. Они думают: стоит ей здесь появиться, как я стану ее рабом или попаду под влияние ее семейства. Право, у меня еще будет время наглядеться на мою дражайшую невестку! Должно быть, ее приезд доставит мне новые хлопоты. Поживу-ка я спокойно как можно дольше, а для этого необходимо задержать ее в пути. Предполагалось, что она без остановок проедет через Реймс и Нуайон, а затем прибудет в Компьень. Ну что же, надо изменить порядок церемониала. Пусть будет трехдневный прием в Реймсе, а затем один.., нет, черт возьми! Два… Да что я! Три дня на празднования в Нуайоне. Итак, я выиграл шесть дней, целых шесть дней!
Король взял перо и приказал г-ну де Стенвилю остановиться на три дня в Реймсе и столько же времени провести в Нуайоне.
Он вызвал дежурного курьера.
– Срочно передать это письмо господину де Стенвилю, – приказал он.
И принялся за другое письмо.
«Дорогая графиня! – написал он. – Мы сегодня же назначаем Замора дворецким. Сейчас я уезжаю в Марли, однако вечером прибуду в Люсьенн, чтобы сказать Вам то, чем сию минуту переполнено мое сердце.