Единственная для Лютого
Шрифт:
Огонь всё же добрался до пробитого бензобака.
Горячей волной Руслана опрокинуло навзничь, на влажный асфальт. Острой болью грудную клетку словно надвое раскололо.
Прогремел выстрел.
Или даже два?!
Неясно…
=21=
Повествование от лица Маши
Неясное предчувствие терзало меня на протяжение полутора суток.
После визита Лютого и Тимофея мое настроение значительно улучшилось, но в те же сутки, поздним вечером, почти ночью, настроение снова скатилось в ноль.
Я никогда не любила больницы, посещала их крайне редко. В последнее время, если не считать беременности, я бывала там только из-за Тимофея, с большим трудом переносила переполненность коридоров, стойкий запах медикаментов и бешеные очереди на прием…
Клиника, в которой я пребывала сейчас, разительно отличалась от тех, в которых мне раньше доводилось бывать. Но все же сохранялось ощущение, что пребывание здесь отмечено неприятностями. Здоровые люди не лежат в палатах, а моё состояние сейчас напоминало качели.
То вверх, то вниз.
Эмоциональный взлет был кратким, а потом накатила апатия и тревога, терзавшие меня вот уже вторые сутки!
Я не могла разобрать причину возникновения беспокойства. Казалось, оно просто выросло на пустом месте, сжало ледяные пальцы у самого сердца и не отпускало ни на миг.
Связи со внешним миром у меня не было. Руслан так и не соизволил оставить мне телефон для звонков. Оставил в этой больнице, приставил к дверям палаты двух огромных охранников пугающего вида, словно я — преступница, которую нельзя было выпускать из виду ни на секунду.
Очередная ночь тянулась мучительно медленно. Много раз я проваливалась в дрёму, лёгкую и изматывающую, потому что через это слабое подобие сна я слышала всё: каждый шорох и посторонний звук, каждый отголосок чужих голосов, и на эти звуки наслаивались собственные мысли, от которых становилось только сложнее держать себя в руках и делать вид, будто ничего не происходит.
Со мной ничего не происходило, но дурное могло приключиться за пределами радиуса моего заключения.
Ситуация в целом оставалась неутешительной. Снова и снова я сталкивалась с обвинениями, воздвигнутыми против, и ничего не могла поделать. Если даже Лютый не мог найти обратных доказательств, значит, меня подставили очень грамотно. Я мешала кому-то, именно к таким выводам я пришла после длительных размышлений.
Но кому я могла помешать?! Я же ничего из себя не представляла, не обладала ни властью, ни связями, ни даже влиянием.
Было обидно это осознавать и непросто жить с таким грузом на сердце. Но это были только мои проблемы, потому что Лютого не волновало состояние моей души. Он отдал лишь чёткий приказ, чтобы за моим здоровьем пристально наблюдали и не давали случиться оплошностям и досадным неприятностям.
Следующее утро застало меня с головной болью и разбитым состоянием. Утренние обследования показали, что тонус матки всё ещё сохраняется. Мне выдали положенное лекарство и посоветовали расслабиться, не накручивать себя…
После этого в палату принесли завтрак, который я осилила меньше, чем на треть.
Я попыталась успокоиться, ведь от моего состояния зависело состояние малышей. Нужно было чем-то заслонить себя от дурных мыслей и настроить себя на более позитивную волну.
Пришлось прибегнуть к помощи кабельного телевидения. Прокрутив список каналов, я нашла среди них канал с инструментальной музыкой и остановила свой выбор именно на нём.
Музыка была приятной, звучала фоном и не раздражала меня ничуть.
Когда среди всех прочих звуков я различила звон гитарных струн, внезапно подумала о Руслане. О том, что он раньше играл на гитаре.
Внезапно глаза под закрытыми веками сильно защипало от горячей влаги, поступившей словно из ниоткуда.
Я едва сдерживалась. Казалось, ещё немного, и я просто расплачусь, без видимых и серьёзных причин…
Нужно было что-то делать с этим приступом печали. Хотелось получить хорошую весточку, хотя бы услышать голос родного и близкого человека…
Вытерев слёзы со щёк, я решительно поднялась и подошла к двери из палаты.
Собравшись с мыслями, я распахнула дверь и посмотрела по сторонам. Сначала налево, потом направо, чтобы оценить, кто из охранников выглядит менее грозным. Но попытки выявить более добродушного из них разбились о непроницаемое выражение лиц мужчин.
— Добрый день. Я хочу позвонить вашему непосредственному начальнику, Руслану. У меня есть важный вопрос.
Я попыталась придать своему голосу уверенности, но не смогла бы сказать наверняка, получилось ли у меня произнести просьбу твердым голосом или нет.
Однако после моих слов охранники переглянулись между собой и нахмурились.
— Пока это невозможно сделать, — ответил тот мужчина, что стоял справа.
— Почему?
Мужчины снова переглянулись, ведя между собой немой диалог, понятный только им двоим. В ответ на мою просьбу они отрицательно покачали головой.
— Нам не разрешено рассказывать.
— Что случилось?
Мой голос дрогнул ещё сильнее из-за понимания, сжавшего сердце в плотный капкан: вот оно, дурное! Что-то случилось, за пределами этой больницы. Нечто неподвластное моему желанию, чтобы всё окончилось хорошо и без жертв…
— Руслан?! — догадалась я.
Охранники замешкались.
Мужчина, стоявший слева, выдал на одном дыхании:
— Нам не разрешено ничего сообщать. Вернитесь в палату, пожалуйста.
— Нет! — заупрямилась я. — Я никуда отсюда не сдвинусь, пока вы не скажете, в чём дело! Я имею право знать это!
— Вернитесь в палату. Вы должны соблюдать режим.
Я разнервничалась и повысила голос, сжав пальцы в кулаки, что само по себе было смешно. Ведь эти два бугая, что один, что второй, легко могли свернуть мне шею легким нажатием двух пальцев.