Единственные дни
Шрифт:
Впереди бежит, падает и вновь поднимается сын – Бемби, нельзя приблизиться к нему, нельзя дозволить и ему прижаться к себе – это опасно. Но вот край обрыва, дальше река и… Стена огня на пути! Нужно искать выход, но огонь везде! Гудит пламя, как бы вырываясь из земных недр. Плачут дети, зовут матерей. В кольцо огня врывается обезумевшая от потери сына Энна.
– ОН унес его, ОН унес моего Гобо! – кричит она в отчаянии.
– Мамочка! Мамочка! – плачет маленькая Фалина, но Энна словно не видит дочери.
– Перестань,
В мареве костра появляется отец Бемби. Он берет в руки огненную ветвь, она взмывает над ним, как огненная корона.
– В каждом из вас есть частица огня, – обращается он к сердцу каждого. – Вспомните это во время прыжка, и огонь не опалит вас!..
– Вперед, Бемби! – прошу я сына. – Вперед, и ничего не бойся!
Малыш приготовился к прыжку… и тут грянул выстрел… Я падаю…
Конечно, сыграть всю эту сцену целиком было бы невозможно, она требует детального рассмотрения отдельных частей, групп, лиц, состояний… Кинематограф позволяет растянуть и почти остановить время…
Вот общий план. Кольцо пожара, люди-олени один за другим минуют огненную черту, они даже не слышат за гулом огня и треском сучьев выстрела, поразившего мать Бемби. И только сам маленький Бемби видит, как падает мама, как она делает попытку встать и не может.
– Мамочка! – кричит он в отчаянии, стараясь ее поднять, напрягая все свои детские силы, но тщетно… Они остаются вдвоем в кольце огня…
…Необходимо сменить точку, выстроить новый кадр – более крупный, где были бы видны лица, детали, глаза… Но на это уходит время…
Я поднимаюсь с колен, на снегу кровь… И хотя все сознают, что мы с сыном только играем сцену, на площадке царит тишина, прерываемая лишь чьими-то всхлипами… Я не ищу эти лица, сейчас главное – состояние Вани, которое необходимо сохранить. Отвожу его в сторону и тихонько рассказываю:
– Сейчас будем снимать главное! Наше с тобой прощание, отец тебя уведет, нас разделит огонь… Первый кадр на меня, ты встанешь у кинокамеры и поможешь мне сыграть…
Операторы готовы. Вновь зажигаются огни костров. Вновь звучит выстрел… Я падаю, пытаюсь встать, вижу лицо сына…
– Прыгай, Бемби! Прыгай, ты должен спастись!
Но малыш борется за мать, борется со смертью, я чувствую, как сын пытается оттащить меня к краю огня.
– Только с тобой, мамочка, только с тобой, – говорит он, захлебываясь от слез…
Эти слова не заучены, они родились в момент съемок, родились потому, что нельзя иначе.
В кругу пламени появляется отец Бемби, он склоняется надо мной:
– Агни! Ты ранена, можешь встать?
Одними глазами, так, чтобы не увидел сын, отвечаю: не могу. Молю отца:
– Спаси Бемби! Спаси нашего сына!
– Я вернусь за тобой. Я вернусь, любимая, – с отчаянием говорит отец только для сына, понимая, что расстаемся мы навсегда.
Бемби и отец взмывают над огнем. Я приподнимаюсь, стараясь в последний раз увидеть сына…
Ваня встал у кинокамеры, нас разделяет огонь и еще одна невидимая граница – граница кадра… Я – Агни – прощаюсь с сыном, в последний раз вижу его лицо, глаза, дрогнувшие губы. Он – Ваня, восьмилетний ребенок, видит, как я играю эту сцену…
Но вот между нами натянулась ниточка общего чувства: стоя спиной к кинокамере, Ваня плакал, он прощался, он был маленьким Бемби, оставляющим мать в кругу пламени, но сердцем он с нею… «Мама!» – шептали его губы.
В бесконечно изменяющихся огненных всполохах я видела лицо сына, пыталась улыбнуться ему…
– Прощай, мой маленький…
Что это было? Съемки сказочного фильма, где мы играли оленей?.. Где та грань, разделяющая искусство и жизнь? А может быть, это и есть вторая реальность? Ведь то, что было с нами в этот день, навсегда останется в сердце.
За три дня до окончания съемок ударил мороз и нам на радость пошел снег. Каждый день специальными бурами мы проверяли толщину льда, способного выдержать фигуристов. И, наконец, отметка 30 см – можно снимать. Весь фильм природа была с нами и за нас!
На лед одна за другой выходили фигуристки в бледно-голубых с серебром сказочных костюмах. Ева Гротусе, руководитель балета на льду, придирчиво посматривала на своих учеников, но когда мы подключили музыку и среди берез появились будто сотканные из инея и снежинок фигуры, она улыбнулась и сказала:
– Прекрасно. Среди природы они смотрятся гораздо лучше, чем в спортзале.
Наши ребятишки – Бемби, Фалина и Гобо – друг за другом выкатили на лед, держа малыша Зайчишку за длинные уши. С наслаждением дети вертелись и катались на льду, а рядом, словно сказочные зимние птицы, взлетали юные фигуристки.
Этой сказочной феерией закончился наш съемочный день.
А вечером мы опять были вместе – осветители и техники, водители и гримеры, большие и маленькие актеры. Из заповедника приехали Велга с подругой Агритой – и начался праздник.
Была представлена детская самодеятельность, были сказаны сердечные слова благодарности, но все-таки главное произошло, когда вспыхнул крошечный экран, и мы стали показывать слайды, сделанные из киноматериала нашего фильма.
На цветущей поляне олененок и… Велга с соской, случайно попавшая в кадр…
– Такой кадр испортила! – застенчиво смеется Велга и краснеет.
Я успокаиваю Велгу и дарю кинокадр под дружные аплодисменты группы.
– На экране бесстрашный спасатель детей Воротилин! – продолжаю я комментировать события, запечатленные в кинокадре. На экране под мышкой у Воротилина улыбающиеся дети. Он встает и принимает на память остановленные мгновения жизни.