Единственный выход
Шрифт:
Вебер кивнул, вспомнив разговор с полицейским чиновником в Берне, который уже рассуждал о том, какие сложные торговые связи раскрутились в рамках европейского Общего рынка.
— Почему вы уверены, что помада принадлежит фройляйн Грюнер? — продолжала расспросы Виктория.
— А кому же еще?
— Почему не случайной гостье, которая ее забыла?
— Кошечке на одну ночь?
— Почему нет? Все мужчины одинаковы.
— Бывают исключения, Виктория, — солидно возразил он. — Например, я.
Она хмыкнула.
— Или Ханке. Он был не из тех, кто тащит в квартиру всякую дешевку. А даже если бы и так, для чего этой девушке оставлять помаду в самом дальнем углу кухонного шкафчика? Помада не может принадлежать и его предыдущей подружке, из периода до фройляйн Грюнер. Они жили вместе уже три года. За это время в шкафу не раз прибирали.
— Пусть она принадлежала фройляйн Грюнер, не спорю, но что тут особенного?
Вебер не ответил, глядя на помаду, которую Виктория все еще держала в руке.
— И это тот самый ключ, о котором вы упоминали по телефону?
Вебер сделал неопределенный жест.
— Скорее, микроскопический ключик, не так ли? Вдобавок висящий на тоненькой шелковой ниточке.
Вебер упорно молчал.
— А может, вы просто решили надо мной подшутить?
Вебер не успел ответить, потому что в тот же миг задребезжал звонок у входной двери. Он встал, забрал помаду и спрятал в карман. Потом многозначительно подмигнул и пошел к двери.
На лестничной клетке ждал комиссар Линдберг, багровый от натуги, в шляпе, сбитой назад с потного лба.
— Пятый этаж без лифта! — прохрипел он. — Как же ваши клиенты?
Он стоял, прислонившись к косяку, левой рукой опираясь на зонтик. Вид его вызывал искреннюю жалость.
Вебер вышел на лестничную клетку и огляделся вокруг, но не обнаружил ни следа верной тени Линдберга, ассистента Шнабеля.
— Как это — вы и без охраны? — спросил он. — Или ваши люди стерегут внизу?
— У моих людей есть чем заняться, кроме как наносить визиты грошовым детективам, — просопел Линдберг.
— Ну-ну, герр комиссар, не нужно недооценивать собственных подвигов, — возразил Вебер. — Просто слышать этого не могу. Так что если вы уже перевели дух, прошу, входите!
Линдберг еще раз глотнул воздух, засопел, потом оторвался от косяка, отодвинул Вебера и через крохотный коридорчик прошел в комнату, где со вздохом облегчения шлепнулся в кресло. Кивнул Виктории, которая все еще сидела за столом, и без особого интереса огляделся.
— Так это ваше бюро?
— Пока — да, — с достоинством ответил Вебер. — Сейчас мы строим небоскреб: сто восемьдесят служебных помещений и лифт на крышу. Там я буду проводить совещания под негромкую музыку и с прохладительными напитками.
— Очень мило!
— Еще бы!
Комиссар Линдберг продолжал озираться, его явно интересовало, как устроился его бывший ассистент. Медленно пробежав глазами по книжным полкам и рисункам, приколотым к стене обычными кнопками, на миг остановил взгляд на репродукции Бернара Бюффе, даже слегка склонил голову и прищурил глаза. Но все маневры не помогли понять, в чем суть этого произведения искусства, и он, вздохнув, отвернулся.
Сняв шляпу, положил ее на стол, медленно стащил перчатки и бросил в шляпу. Потом сплел пальцы на рукоятке зонтика, явно готовясь к долгой беседе. Все это время он с непроницаемым лицом молча смотрел на Вебера.
Виктория поглядывала то на одного, то на другого, потом закурила и с любопытством стала ждать, что же будет.
Потом комиссар произнес тихо и даже не враждебно:
— Ну вы и сукин сын, Вебер!
— Осторожнее, комиссар. Виктория каждый вечер ложится спать с уголовным кодексом и знает его наизусть.
— Только не заикайтесь здесь про уголовный кодекс, бесстыжая вы морда.
Вебер повернулся к Виктории и спокойно спросил:
— Чего еще нам недостает, чтобы предъявить обвинение в оскорблении личности?
Линдберг нацелился в Викторию зонтиком.
— Разве он не посылал вас в университет? — И прежде чем Виктория успела ответить, загремел: — Не возражайте! Я говорил с деканом: вы там расспрашивали про фройляйн Грюнер.
— А разве это запрещено? — сладчайшим голоском спросила Виктория.
Теперь комиссар нацелил зонтик в Вебера.
— Значит, вы знали, что Грюнер записалась в здешний университет. Знали уже тогда, когда был убит Ханке, потому что в тот же день ваша секретарша — или каковы там еще ее функции — явилась в университет. А мне вы почему ничего не сказали, когда я спрашивал о фройляйн Грюнер? Надеюсь, вам известно, что вы нарушили закон? Ведь речь идет об убийстве!
— Когда обнаружили тело Ханке, еще не было точно известно, что он убит.
— Увертки, — буркнул Линдберг. — Фактически мы знали. Вы сами на это намекали.
— Но вы и без меня узнали, что Грюнер теперь учится в Гамбурге.
— Узнали на день позже, чем нужно. Ваша Грюнер ходит на лекции нерегулярно. Вот и вчера заглянула совсем ненадолго.
— Знаю, — кивнул Вебер, — пришла к началу занятий, чтобы получить отметку в журнале, но посреди лекции незаметно улетучилась.
— Откуда вам и это известно? — спросил пораженный Линдберг.
— Фройляйн Зоммерфельд договорилась о встрече после занятий с одним студентом, который должен был познакомить ее с фройляйн Грюнер.
Линдберг взорвался.
— Гром и молния! Когда вы наконец поймете, Вебер, что ваше агентство в состоянии максимум нянчить детишек! Вы как последний дурак лезете в криминальное дело и только пугаете людей. Наверняка этот студент предупредил фройляйн Грюнер. Позавчера мы еще не имели понятия, что Грюнер учится здесь, в противном случае давно бы ее изловили. Вчера мы поручили приглядывать за университетом, но она не появилась. Сегодня, как меня уведомили, девица снова не пришла. В квартире в Бармбеке, где она прописана, тоже не ночевала. На факультете нет на нее никаких документов, она только записалась, формуляр не заполнен, короче, никаких зацепок. Что вы на это скажете? Вебер пожал плечами.