Единственный выход
Шрифт:
Вебер поставил книгу на полку, подошел к столу и присел на край.
— Потому что есть две разные девушки: во-первых — Рената Грюнер, которая не могла погибнуть в Швейцарии, потому что еще вчера была на лекции. А девушка, за которой мы наблюдали, тоже не могла там погибнуть, потому что мы ее видели живой и здоровой. Так что возникает вопрос…
Вебер не стал пояснять, какой вопрос имеет в виду, и спокойно закурил.
Комиссар Линдберг засопел.
— Вы не хотите меня понять, Вебер, или вы и в самом деле идиот? Ханке убили, стоило ему попросить вас о помощи. Это и есть звено, соединяющее его с вами и с людьми, на которых вы работаете. Вот почему я хочу знать, за какой девушкой вы следили в Швейцарии.
Вебер покачал головой.
— Все эти утверждения не выдерживают никакой критики, так что придется вам ваши чудные маленькие наручники оставить в кармане. И вы сами прекрасно это знаете. Ведь не даром вы так разглагольствуете!
Комиссар Линдберг вывалился из кресла. Лицо его побагровело. Выпрямившись во вест рост, он навис над Вебером.
Тот смотрел на бывшего шефа спокойно, но не без симпатии. Внимательно наблюдал, как на шее комиссара набрякли вены. Вебер знал, что кровь в нем бурлит.
Линдберг поднял зонтик. Вебер на минуту испугался, что комиссар его ударит. Оба, старый и молодой, глубоко заглянули друг другу в глаза.
Некоторое время ничего не происходило, они только смотрели. Потом комиссар с яростью швырнул на пол зонтик, который — Вебер хорошо это знал — очень любил, заметался по комнате, так что пол задрожал.
— Нет, с ума сойти можно! — прорычал он.
— Но только, пожалуйста, у себя дома, — отозвалась Виктория. — Одного ненормального тут с меня вполне хватит.
Комиссар Линдберг ничего не ответил. Схватил полупустую бутылку коньяку, которая стояла на маленьком столике, налил себе полный бокал и осушил его залпом.
Вебер усмехнулся.
— Комиссар, у меня для вас есть идея получше. Разузнайте в Швейцарии, кто та погибшая. Возможно, ее все-таки сумели опознать, и вам это что-нибудь подскажет. Потом мы обменяемся нашей информацией.
Линдберг со стуком поставил бокал. Не желая глядеть на Вебера, он вернулся в кресло, потянулся за перчатками. Кровь отхлынула от лица, дыхание успокоилось.
— Вебер просто упрям, как баран, — заметила Виктория, которой стало жаль комиссара, и добавила: — К тому же даже слепой заметил бы, что он втюрился в девчонку по уши. — При этих словах на ее лице отразилось странное чувство, что-то среднее между пониманием и ревностью.
Вебер обернулся.
— В которую? — с усмешкой спросил он, хотя прекрасно знал, что ответа от Виктории нечего ждать.
Комиссар Линдберг рявкнул, как взбешенный бульдог:
— Кто эта девушка?
И вновь не получив ответа, взбешенно сопя, выскочил из комнаты, хлопнув дверью так, что даже стекла задрожали.
19
Оказавшись в предместье Гамбурга, Вебер отправился не на участок Ковальского, а сразу на канал. Ему повезло. Взглянув с обрыва вниз, он убедился, что старик сидит на прежнем месте.
В тот день Ковальский ловил на три удочки: две воткнул на берегу возле себя, забросив их подальше, на самую середину канала, третью держал в руках.
День был погожим и теплым. Солнце сияло, на небе ни облачка, но страшная жара последних дней уже спадала. Когда Вебер шагал в сторону канала, в высокой по колено траве заливались кузнечики. Внизу он присел в паре шагов от старика.
Тишина. Он почувствовал, как по телу разлились благодушие и покой, и даже подумал, не купить ли ему удочки.
Так они долго сидели рядом, пока Ковальский не прервал молчание. Не отрывая взгляда от реки, он спросил:
— Что вам тут нужно?
— Добрый день, герр Ковальский, — смутился Вебер, которому показалось, что старик его не заметил. Но тот явно узнал его с первого взгляда. — Я пришел извиниться. С вашей дочерью я уже говорил и тоже покаялся. В самом деле, поверьте мне, вся эта история меня очень огорчила. Когда мы с коллегой последний раз тут с вами беседовали, мы были всерьез обеспокоены судьбой Анны. И все потому, что несколько раз пытались с ней поговорить, но нам не позволили.
Исчерпав весь запас красноречия, Вебер смолк. Возможно, столь долгое предисловие было просто ни к чему. Чтобы избавиться от горького привкуса на языке, он достал сигарету, закурил и пару раз глубоко затянулся.
Старик отвел взгляд от удочки и взглянул на Вебера. В глазах его не было ни укора, ни горечи.
— Я на вас не сержусь, герр Вебер, можете себя не терзать. Я давно изучаю людей и в них разбираюсь, а потому знаю, что вы действовали с лучшими намерениями. Просто вас неверно информировали.
Вебер кивнул.
— А с меня достаточно слова Анны. Она утверждает, что у нее с Витте-младшим ничего не было.
Он выжидательно покосился на Вебера. Но тот не издал ни звука. И Ковальский вновь стал наблюдать за прыгавшим на мелкой ряби поплавком.
Потом Вебер придвинулся ближе к Ковальскому и предложил ему сигареты. Старик покосился на пачку и покачал головой.
— Спасибо, но для меня они слишком слабые. — Он полез в карман и достал пачку покрепче. — К черному табаку я привык еще в плену.
— Вы были в плену во Франции?
— В Бретани, не слишком долго, но достаточно, чтобы привыкнуть к их табаку. После войны был только резаный табак, настоящая солома, а эти сигареты очень крепкие, с непривычки может плохо стать. Да, я был рад, когда они появились в продаже.
Вебер дал старику огня, потом они долго курили молча. Наконец Вебер спросил:
— Вы Анне полностью доверяете, верно?
— А кому же еще мне доверять? — просто ответил Ковальский. — Я же воспитывал ее сам с колыбели. Сам стирал пеленки, сам…