Эдмунд Гуссерль в контексте философии Нового Времени
Шрифт:
Именно о такой остановке участия в «естественных» объективациях ума говорят учителя Махаяны. Возможно, они могут научить такому внутреннему недеянию, или «выключению». Но как включить это таинственное умение лам в контекст европейской философии? Можно сделать вид, что мы умеем это делать, и понимаем о чём речь, но от этого ничего не изменится. Гуссерлианское «выключение тезиса» столь же таинственно, сколь и «прекращение кармы» буддистов. Что это значит? Воздержание от суждения и оценки? Нравственная стерильность? Или полное онемение, отмена языка? Ведь предложение языка строится как утверждение бытия вещи: это (есть) то. Буддисты говорят, что результатом будет пустота. Это похоже на правду. А Гуссерль говорит, что узрим сущности. То-то будет радости!
Но вернёмся к «Идеям чистой феноменологии» Гуссерля. Возможно, он нам поможет. Ведь он сам признаёт. Что
«Мы разобрались
По меньшей мере, арифметика останется: «хотя весь мир как факт и подпадает под выключение, но только не мир как эйдос и не какая-либо иная сущностная сфера. Ведь если мир выключается, то это действительно не означает, к примеру, что выключается натуральный ряд чисел и относящаяся к нему арифметика». В результате получаем чистое сознание старухи процентщицы: никакой морали, только безжалостная арифметика. Это сознание не прельщает Гуссерля, и он говорит, что «мы пойдем не этим путем, и наша цель расположена не в этом направлении; цель же мы можем обозначить так: обретение нового бытийного региона, какой до сих пор не получал своих специфических границ, тогда как ведь всякий подлинный регион — это регион индивидуального бытия». Оказывается, проторенная дорога неоплатоников, отводящих взор от телесного мира и направляющих его в царство логических фигур, это ошибочный путь. Гуссерль знает об этом пути и сознательно отмежёвывается здесь от Платона, отвергая тем самым и все обвинения в платонизме, звучавшие в его адрес. Он пишет:
«ознакомившись с возможностью изменения нашей установки и пустившись в поиски новой области объектов, вообще не замечаем, что не из чего-либо, но именно из этих самых сфер переживания и выходит, благодаря новой установке, эта новая область. С этим ведь и связано то, что вместо того, чтобы по-прежнему обращать свой взор к этим сферам, мы отвели его и начали искать новые объекты в онтологических царствах арифметики, геометрии и т. п. — а тут как раз и нельзя было бы обрести что-либо действительно новое». Сказанное позволяет Гуссерлю отнести себя к «платонствующим реалистам», поскольку его цель - не бестелесные логемы математики, но – усмотрение сознания, как обладающего собственным бытием: «Мы продолжим свои штудии, пока не совершим усмотрение того, что сознание в себе самом наделено своим особым бытием, какое в своей абсолютной сущности не затрагивается феноменологическим выключением».
В этой точке круг замыкается, мы вернулись, к сказанному выше. К йоге буддистов Махаяны, которая состоит в том, что Я, активный агент кармы, прекращаю деяния, выхожу из потока обусловленного существования на твёрдый берег, и безучастно созерцаю движущийся мимо меня поток сознания, который движется без моего движущего вклада, в силу исторически приобретённых обусловленностей моего естества. Что-то в этом духе.
Вновь возникает вопрос, как это чужеродное тело ввести в европейскую классическую философию? Нужен какой-то трюк. И Гуссерль прибегает к трюку. Он говорит: давайте будем называть это обретенное в новой установке чистое сознание «трансцендентальным, а операцию, с помощью которой оно обретается, — трансцендентальной ». Одно словечко, и мы уже у себя дома, в тёплой кантовской постельке. Но понятнее не стало. Впрочем, продолжим и пойдём с Гуссерлем ещё на одно поприще. В параграфе
§35. Cogito в качестве „акта". Модификация в направлении неактуальности
Гуссерль начинает процесс трансляции махаянской концепции в плоскость европейского дискурса. Поток обусловленного прошлыми деяниями сознания, независящий от бодрствующего ныне субъекта, но предпосланный его активности, рассматривается Гуссерлем просто как поток переживаний, без связи с концепцией следов кармы. Он берёт его с позиции ныне бодрствующего субъекта, как его же «неактуальное сознание», которое присутствует как фон и отличается от акта сознавания. Последний подобен лучу света выхватывающему одну вещь из полумрака комнаты, наполненной многими другими вещами, которые тоже существуют в сознании, но потенциально:
«для всех подобных переживаний верно то, что актуальные из их числа окружаются „ореолом" неактуальных; поток переживаний не может состоять из сплошных актуальностей».
Так что в результате, исчезает бытие сознания во времени и, соответственно связь прошлого, настоящего и будущего, как у буддистов. У Гуссерля сознание берётся одномоментно, в отнесении к агенту, к его одномоментному акту сознания. Так что получается два модуса сознания – потенциальный и актуальный:
«от сущности всех подобных переживаний
Для дальнейшего понимания важно заметить себе характер Гуссерлианского агента сознания; характер «сознающего Я». Гуссерль пишет:
«Бодрствующее Я мы можем определить как то, которое в пределах своего потока переживания непрерывно осуществляет сознавание в специфической форме cogito».
Атрибутив «специфическое» является здесь говорящим. Вопрос: было ли cogito Декарта специфическим или универсальным? Сознавание Гуссерля в ткани бытия сознания явно выделяется, как нечто особое. Именно, как познавание естествоиспытателя, выбравшего в качестве испытуемого естества собственные психические содержания. Это особая разновидность второй навигации ума (по Платону), отличающаяся от первой навигации обыденного сознания.
Содержание следующих двух параграфов: «§ 36 Интенциональное переживание. Переживание вообще» и «§ 37 „Направленность-на" чистого Я в cogito и схватывающее принятие к сведению», - задолго до Гуссерля схвачено народом в поговорке: рыбаки ловили рыбу, а поймали рака. То есть в акте ловли содержанием сознания рыбаков была рыба, но фактически они ловили рака. Так вот, рыба – это интенциональный объект, уже присутствующий в сознании до акта осознавания чего-либо. Аналогично, когда генуэзцы привезли китайскому астроному телескоп, то он направил его на луну, ожидая увидеть лунного зайца, но увидел горы и кратеры. Здесь лунный заяц – интенциональный объект, сущий в сознании китайского астронома. Другими словами, интенциональный объект есть обнаружение того apriori, которое присутствует в любом акте сознания.
Но предоставим слово самому Гуссерлю: «от сущности любого актуального cogito неотделимо то, что оно есть сознание чего-либо»; «переживания с такими существенными свойствами называются также „интенциональными переживаниями"»; «поскольку же они суть сознавания чего-либо, говорится, что они „интенсионально сопряжены" с этим чего-либо»; «при этом речь не идет о сопряжении чего-либо психологически-происходящего — именуемого переживанием — с неким иным реальным бытием по имени „предмет", или же о каком-либо психологическом сочетании того и другого, какое имело бы место в объективной действительности. Напротив, речь идет о переживаниях исключительно по сущности их…»; «если интенциональное переживание актуально, т. е. осуществлено по способу cogito, то в нем субъект „направляет" себя на интенциональный объект. От самого же cogito неотделим имманентный ему „взгляд-на" объект, взгляд, который с другой стороны изливается из „Я", так что никогда не может быть так, чтобы его не было…»; «интенциональный объект сознания, — если брать его как полный коррелят последнего, — отнюдь не то же самое, что схватываемый объект» (сиречь ценимая и чаемая рыбаком рыба вовсе не то же самое что пойманный им ненужный рак); «интенциональный объект, ценное, радостное, любимое, чаемое как таковое…»; «быть обращенным к чему-либо в оценивании еще не значит обладать ценностью в качестве предмета»; «во всех актах, подобных оценивающим, мы обладаем интенциональным объектом в двояком смысле: нам необходимо различать просто „что-то" и полный интенциональный объект и соответственно тому двоякую интенцию, двоякую обращенность-к: если в акте оценивания мы направлены на что-то, то это направление на что-то есть внимание к этому и схватывание его; при этом же мы направлены также и на ценность — но только не по способу схватывания. Модусом „актуальность" обладает не только представление чего-либо, но и обнимающее его оценивание». «Во всяком акте царит один из модусов внимательности. Однако, если таковой не сводится к простому сознанию чего-либо, если в таком сознании фундируется еще и дальнейшее, „выражающее свое отношение" к этому чему-то сознание, это что-то и полный интенциональный объект (например, „что-то" и „ценность") расходятся между собой».
Думается, невозможно на опыте вычленить простое «что-то» из «полного интенционального объекта». Это чисто дидактическая аналитика. Онтологически можно говорить только о «полном интенциональном объекте», в котором неустранимо представлено «Я» того индивидуального сознания, которому принадлежит этот «объект». Но, почитаем дальше.
§ 38. Рефлексия над актами. Имманентные и трансцендентные восприятия
«Прибавим, кроме того, и следующее: живя в cogito, мы самой cogitatio не обладаем как интенциональным объектом, — однако она всякий миг готова стать таковым, от ее сущности неотделима принципиальная возможность рефлективного" поворота взгляда, причем, естественно, в форме новой cogitatio, какая будет направляться на нее по способу попросту схватывающей. Иными словами, всякая когитация может становиться предметом так называемого „внутреннего восприятия", а в дальнейшем и объектом рефлективного оценивания, одобрения или неодобрения и т. д.».