Эдуард Стрельцов: в жестоком офсайде
Шрифт:
– Спокойно, Эдик! Тебя приглашает к своему столику Екатерина Алексеевна.
– А кто это?
– Фурцева, секретарь ЦК партии!
Друзья вытаращили глаза, но тут же воодушевились и шепотом напутствовали:
– Давай, Эдик, вперед! Это сама Екатерина Третья, имей в виду! Не тушуйся там, но и особо не наглей.
Не осознающий величия «исторического момента», вовсю улыбающийся Cтрельцов с сопровождающим чином подошел к особому столу и галантно раскланялся:
– Очень рад знакомству, Екатерина Алексеевна.
– Я тоже, Эдуард. Я давно слежу за вами. – кивнула Фурцева и тут же
– Я буду стараться.
– Эдуард, хочу познакомить со своей дочерью. Она большая ваша поклонница. Так переживала за вас во время Оимпиады. – Екатерина Алексеевна обернулась: – Светлана, ты где?
Худенькая, стриженая 16-летняя девушка, потупясь, стояла в двух шагах, внимательно ловя каждое слово разговора матери со своим кумиром. Она попыталась, как ее учили, лучезарно улыбаться:
– Света. А вам представляться не стоит – вас ведь и так вся страна знает, Эдик.
Секретарю ЦК КПСС стоило только повести взглядом, и мигом рядом возник официант с немым вопросом на лице.
– Такое знакомство следует отметить, – распорядилась Фурцева. – Значит, так: мне и Эдику водки. Верно? А Светочке сегодня, пожалуй, тоже можно чего-нибудь. Но легонького. Вот, – указала она на бутылку, – «Гурджаани» годится.
Они втроем чокнулись, выпили до дна. Екатерина Алексеевна тут же глазами показала официанту: продолжение следует! Безмолвный приказ был мговенно исполнен.
– Эдик, – повернулась она к Стрельцову, – вы позволите мне так вас называть, ведь вы мне как сын? Так как вам Светочка?
Стрельцов поперхнулся от неожиданно прямого вопроса и с трудом выдавил из себя:
– Н-ничего, конечно, очень симпатичная девушка.
– А вы дайте мне свой телефон, Эдик, – сказала Светлана. – Я вам как-нибудь позвоню, будете свободны, погуляем…
– Но телефона-то у меня как раз нет, – развел он руками. – Звонить некуда. Вообще-то есть, но запараллелен с десятью соседями. И потом, я постоянно в разъездах – то на сборах, то на тренировках, игры на выезде… – И, уж совсем некстати, добавил: – А Алку свою – это невеста моя, вчера только помолвка была – я ни на кого не променяю…
Фурцева кашлянула и, тихо проговорив: «Ну да, ну да, конечно», кивнула Романову, маячившему неподалеку. Он сразу все понял: аудиенция закончена. Подошел к Стрельцову и что-то шепнул.
Эдик постарался аккуратно поправить свой модный в ту пору кок и независимо удалился. Сам не глазел по сторонам – достаточно было того, что его провожала взглядами «вся Москва».
Посмотрев ему вслед, Екатерина Алексеевна негромко заметила, обращаясь к тому же Романову:
– Какой интересный паренек. Большой талант растет! Только за ним глаз да глаз нужен. Учти, Николай. И информируй. Иди!
«Сто дней Стрельцова»
Следующий после олимпийского сезон для юного центрфорварда «Торпедо» выдался просто ошеломляющим. Основатель советской школы футбольной статистики, въедливый до невозможности Константин Сергеевич Есенин (да-да, сын нашего великого поэта) окрестил период с 21 июля по 26 октября 1957 года «100 днями Стрельцова»: Эдуард ухитрился в 22 матчах забить 31 гол.
Тучный
– Ну, Григорий, что скажешь?
– Танк остановить очень трудно. Шведы его так назвали – «русский танк». Что я могу сделать?
– А не пора ли нам этого бравого молодца призвать послужить в славных рядах Советской Армии? Возраст вроде бы подходящий, в самый раз…
– Никак нет, товарищ генерал.
– Что, никак нет? Годами не вышел, что ли?
– Да нет, с годами как раз все в порядке. Но призвать его мы не имеем права: плоскостопие у парня врожденное. Медицина не пропустит.
– Ага, – завелся генерал, – то есть, получается, по полю за мячиком он полтора часа гонять может, а марш-бросок с полной выкладкой – никак нет? Белиберда какая-то!
– А что сделаешь? У спорта свои законы. А наша армейская медицина убогих щадит. Мы сто раз проверяли, там все чисто.
– Ерунда полная, – покачал седой головой генерал и поднялся со скамьи. – Иди и думай. Жду от тебя конкретных предложений. Второй сезон подряд выше третьего места прыгнуть не можете, куда это годится?!. – И вдруг неожиданно ударился в воспоминания: – А ведь его отец, Толик Стрельцов, у меня в части во время войны служил. Занятный был мужик, отчаянный, рисковый. Начинал рядовым, а потом выбился в командиры разведки. Везунок! Столько «языков» через линию фронта перетаскал, а на самом ни одной царапины… А реакция, что ты!.. На моих глазах поймал немецкую гранату и зашвырнул ее назад, в сторону фрицев. Та в воздухе взорвалась… Толик Стрельцов… – Он ухмыльнулся. – Конечно, кто не без греха. Завел себе ППЖ – походно-полевую жену, я-то знал… Вот его бы сейчас сюда, уж он-то точно бы с сынком разобрался, поговорил о чести нашей «несокрушимой и легендарной», как славу ее приумножать, твою мать… Вот ведь, расчувствовался, даже в рифму заговорил… Эх, Толик… – И напоследок велел: – Думай, Григорий, думай.
Но вот и прилетела первая «ласточка» под названием «Это не герой матча». Такой вывод сделали ушлые репортеры «Советского спорта», опубликовав 12 апреля 1957 года бойкий отчет о самом рядовом матче «Торпедо» с минским «Спартаком»:
«Гол, забитый Стрельцовым, решил игру встречи. Но можно ли назвать центрального нападающего торпедовцев, неоднократного участника сборной СССР, героем матча? Нет! Через 20 минут заслуженный мастер спорта Эдуард Стрельцов позволил себе безобразный поступок – ударил спартаковца Артемова, нанеся ему серьезную травму. Хулиган был удален с поля. И этот возмутительный поступок испортил впечатление от матча».
На следующий день перед очередной тренировкой Стрельцову в раздевалке подсунули газетку:
– Читай, «не герой»! Твоя популярность уже не знает границ.
«Зрители увидели не футболиста высокого класса, а зазнавшегося барина, прогуливающегося по полю в ожидании мяча, хулигана, попирающего нормы спортивного товарищества…»
Деваться было некуда. Срочно созвали общее собрание коллектива «Торпедо». Начальник команды Водягин сквозь зубы напомнил обстоятельства чрезвычайного происшествия: