Ее город
Шрифт:
Сперва директор фирмы еще как-то реагировал, но когда Чжан Хуа, брызгая слюной, принялась тыкать пальцем ему в лицо, он встал, широко расставив ноги, и ухмыльнулся:
— Ну давай-давай, беги в суд! Боюсь! Аж поджилки от страха трясутся!
— Сукин ты сын! — взвизгнула Чжан Хуа.
И все-таки Чжан Хуа женщина, а потому не могла ругаться так же смачно, как мужики. В итоге она прибежала обратно на велопарковку, села и задумалась. Чжан Хуа искренне хотела сделать доброе дело, а в итоге оказалась по уши в дерьме и не знала, как теперь со всем разобраться. Она влепила себе пощечину и горько заплакала. Мы помчались утешать ее. Разумеется, нашлись те, кто не хотел этого делать. Они в ярости покинули велопарковку, бросая на ходу колючие слова, — мол, кто знает, может быть,
Хорошо, что время — это время, и оно не может остановиться. На велопарковке висели круглые кварцевые часы, и сколько бы событий ни происходило в мире, как бы горько ни плакала Чжан Хуа, стрелки легко шли вперед. И пока они шли, шли с железной решимостью, ремонт тоже двигался вместе с ходом времени и постепенно завершился посреди этого хаоса.
Электрики закончили работу, взяли деньги и ушли. Сантехники закончили работу, взяли деньги и ушли. Штукатуры закончили работу, взяли деньги и ушли. У плотников осталась кое-какая работа, у кого-то больше, у кого-то меньше, но и они также уходили один за другим. Наконец, в разгар ежедневных жалоб и ссор вынуждены были уйти и маляры. Начинали работать на нас люди с робкими незнакомыми лицами, а теперь они все как один делали морду кирпичом и требовали денег. Мы словно изгнали из нашего ЖК злых духов. Некоторые рабочие выкурили у нас массу сигарет, они неоднократно обедали, и я даже несколько раз варила для мастеров мясной суп, однако — непонятно отчего — у них не осталось ни капли добрых чувств; почти все мигранты стали бездушными, без тени сердечности, вежливости и уважения, и лично меня это пугало даже сильнее, чем все заморочки с ремонтом.
Когда я была маленькая, я брала эмалированную миску и мчалась полквартала специально, чтобы купить соевое молоко у Рябого Вана. Он зарабатывал на жизнь продажей соевого молока и очень внимательно относился к своим покупателям: всем постоянным клиентам бесплатно доливал лишний черпак, заполняя миску до самого верха. Еще он велел детям идти осторожно, не расплескать по дороге и смотреть под ноги.
Мы, девчонки, с нетерпением ждали Нового года, в основном потому, что нам покупали новую одежду: в последний месяц по лунному календарю дедушка приглашал домой портного, чтобы тот для всей семьи перешил старую одежду и выкроил новую. Детям доставались новые цветастые курточки. Каждый год к нам приезжал один и тот же портной, и когда он входил в ворота, мы улыбались и низко кланялись друг другу, а моя бабушка обязательно благодарила его за труды. На это портной отвечал, что он счастлив снова посетить наш дом.
Китай моего детства походил на скитавшуюся по свету девушку из обедневшей семьи, которая, несмотря на то что годы ее молодости пришлись на смутные голодные времена, осталась щедрым и достойным человеком, и красота жизни сквозила в каждом ее движении. Между людьми сохранялась сердечность, а торговля была лишь средс, твом заработать на жизнь. Просто приход и расход денег, ничего более, куда важнее позаботиться о будущем счастье. Именно поэтому все простые китайцы знают поговорку: дружба дороже денег.
Ремонт же в шестнадцати квартирах нашего ЖК напоминал народную войну. Казалось бы, работы продвигались, мигранты получали деньги, но в итоге обе стороны проигрывали, и все испытывали отвращение и омерзение. Чего лично я не ожидала, так это того, что ремонт — это настолько хлопотно и утомительно. Только благодаря ему я поняла, как устроено современное общество, и осознала: теперь люди как минимум не заботятся о своей репутации и не подозревают, что в стремлении к выгоде, пусть даже и самой мелкой, основной источник богатства — это благожелательное отношение к окружающим. Оглядываясь назад, я вижу, что наши реки и горы по-прежнему высоки и далеки, но не знаю, куда делась былая красота.
(6)
Был один старый носильщик, которого никто не мог раскусить с первого взгляда. Бывший крестьянин, он перебрался в город, не обладая никакими особыми
Прораб парировал:
— А почему вы не заносите их наверх? Рабочие ждут, чтобы начать.
Мы тут же обратились к директору фирмы, но тот удивился даже больше, чем мы:
— Первые несколько дней мои ребята поднимали отделочные материалы исключительно по знакомству. Я-то думал, что вы вскоре найдете носильщиков. С чего вдруг я должен работать себе в убыток?
Мы рассердились:
— Почему при подписании договора ты не оговорил, что материалы мы сами наверх заносим?
— Но ведь там не написано и того, что мы будем этим заниматься. Мы фирма по ремонту квартир, а не грузчики.
Вообще-то, логично предположить, что услуги ремонтной фирмы включают и доставку материалов на место ремонта, — так зачем еще нанимать грузчиков? Мы в гневе воздели глаза к небу. Прораб поспешил вмешаться:
— Все в порядке, на улице полно недорогих носильщиков. Я вам мигом кого-нибудь найду.
Он немедленно воспользовался портативным телефоном размером с полкирпича и позвонил своему двоюродному брату. Его брат вскоре прибыл с отрядом носильщиков — дюжиной или около того рабочих-мигрантов, каждый из которых нес коромысло и пару мотков бечевки. Они выстроились в ровный ряд, явно настроенные приступать, и ждали команды. Казалось, они готовы взять на себя все наши невзгоды. Двоюродный брат уверенно заявил, что согласен работать ежедневно и гарантирует своевременную доставку материалов в каждую квартиру. Он запишет все работы, чтобы потом все подсчитать, и мы тоже можем все фиксировать, а в конце сверимся. По его заверениям, доставка материалов до квартир обойдется нам на десять процентов дешевле рыночной стоимости, ведь его старший кузен работает здесь прорабом, а потому, разумеется, нам сделают скидку. Носильщики, выстроившись за его спиной, молча смотрели на нас. Хозяева шестнадцати квартир переглянулись, а потом разгорелись ожесточенные споры, так как мы поняли, что нас снова обдирают: теперь помимо ремонта придется платить еще и носильщикам. Бригадир носильщиков не суетился и не слушал наши доводы, он просто курил, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руках такой же толстенный, как у брата, телефон; на летнем жарком ветру его тонкая футболка развевалась. Он подождал немного, а потом сказал:
— Товарищи, пободрее! Мигранты своим горбом на жизнь зарабатывают, один день простоя — один день без еды. Пожалуйста, решайте быстрее, не мешайте им искать работу в другом месте.
Этот совсем еще молодой парень многое повидал на своем веку. Нагловатый, он уже умел метко бить словом, чем вызывал отвращение. Носильщики по-прежнему молчали, отводя глаза. Очевидно, их раздражала наша медлительность в принятии решения.
Такой неприятный финал. Шестнадцать семей оказались полностью беспомощными. Сами мы не могли взвалить на себя коромысла и таскать тяжести. Перед нами возникла новая проблема, и за каждый день простоя нам предстояло платить. Весь наш пыл быстро угас под давлением бригадира носильщиков. Пришлось согласиться и нанять этот отряд. Однако никто не мог запретить нам ненавидеть бригадира и всю эту братию.
Мы не поинтересовались именем этого человека и в случае необходимости называли его просто бригадиром. Именами носильщиков мы тоже не интересовались — звали их просто носильщиками. Если нужно было как-то различить их, то добавляли какую-то личную характеристику. Например, низкорослый получил кличку Недоросток, высокого прозвали Каланчой, а самого молодого — Мелким. Один из носильщиков был старше остальных, практически пожилой, двигался медленнее и степеннее, поэтому все сошлись во мнении, что ему лучше поручить переноску ценных и хрупких материалов. Он меньше всех болтал, почти всегда молчал. К тому же казался самым честным, и когда его звали, не пытался найти отговорки, а спокойно ждал распоряжений.