Ее величество-Тайга.
Шрифт:
Хромая, потерявшая котят, побежала тогда к Черной горе. Схватила помет росомахи и, когда старуха ушла подкормиться, сунула помет в дупло.
Вернулась старая, сунулась носом, а из дупла — свежий запах росомашьей метки. С испуга следы соседки не заметила. Среди зимы, в лютый холод, с участка убежала с криком.
А хромая и на том не успокоилась. Сытая, отогревшаяся, по следам нашла в развилке старой березы свою соседку, совсем закоченевшую. И довершила дело росомахи. Прикончила обидчицу…
Кузя
Вот и следы старой знакомой. Когда-то враждовали, потому и запомнила Кузя след передней левой лапы с недостающим когтем. Его ей в драке откусили.
Теперь у Кузи нет зла на хромую. Беременная рысь думает лишь о жратве. Все остальное успеется позже, когда котята сами выйдут на охоту. Тогда и старые грехи можно припомнить. А пока Кузя рада, что соседка жива и не ушла со своего участка.
Об устройстве рысят заранее особо думать не стоит. Пусть родятся, вырастут, чтобы им никто и ничто не помешало.
Тайга никого не оставит без угла; каждый теплинке своей даст приют и корм, всех обогреет.
Кузя обнюхала помет соседки. Той нынче повезло. Кот попался заботливый, мясом кормит. Значит, рысята родятся сильными. Это плохо, но заботы потом. Соседи не скоро побеспокоят.
А это кто такая? Откуда здесь взялась? Ведь именно на этом участке хотела Кузя видеть хозяином своего первенца. После их ухода эти угодья пустовали. Теперь уже давно заняты. Вон сколько меток вокруг. Все стволы у елей в когтистых царапинах.
Пришлая кошка. Она заявилась сюда из соседнего леса, через распадок. Видно, там, в ее владеньях, чума все живое выкосила. От голода сбежала. Дружка здесь нашла. По моче чувствуется, что давно беременная.
Не знала Кузя беды этой рыси. В прошлую зиму, потеряв разум от голода, пришла она к жилью человеческому, хотела поживиться хоть чем-нибудь. До появления на свет котят оставались считанные дни.
Ее дружок попал в капкан, замерз, вот и некому подхарчить рысь.
Всю ночь ждала она у одного из домов хоть заморыша собачонку. А под утро не выдержала, закричала.
Человек выстрелил в нее прямо из двери. Прострелил живот. Сама выжила, а рысята погибли. От голода и горя участок покинула. Чтоб подальше от людей. Теперь она никогда не поверит им.
Кузя увидела, — эта рысь отскакивала от человеческих следов на снегу, оставленных лесником. Он был здесь совсем недавно. Значит, помнит, хочет увидеть. И сам живой…
Рысь обнюхала следы старика. Не обидел ли кто-нибудь его в тайге? Вспомнив обиды, если в пузе пусто, как в забытом дупле, лесное племя способно выместить их на одном, не очень заботясь, виноват ли тот перед тайгой.
Лесник был в обходе. На коряге отдыхал. Вон следы его ног утонули в снегу по колени.
А здесь он разговаривал с белкой. Та любит старика за гостинцы — сушеные
Кузя обходила участок не спеша, обнюхивая каждый сугроб.
Вот под этим барсук зимует. Толстый, с целым выводком залег. Под сосной мыши пищат в норе, не поделили чего-то. Угомонить бы их, да неохота — сугроб глубокий.
Кузя снова наткнулась на следы Акимыча. Что он здесь делал? А! Вот зарубку на перестойной березе поставил. Пометил под спил. А у стланика с кедровкой говорил, — ее следы рядом.
Дальше дед с бурундуком играл. Тот хорошо знал лесника и всегда первым встречал. Акимыч его, заболевшего, долго на чердаке зимовья держал. Приноровился рыжий нахал, сидя на плече, ездить в обходы.
Жрать захочет — за ухо кусает. Едва промедлит старик, рыжий принимался оглушающе свистеть.
Тут Акимыч дал сахара кусочек горностаю, который от радости снег хвостом подметал у дедовых ног.
Поговорил с ним лесник немного, и горностай сахар своей подружке поволок.
А здесь Акимыч соболю кусочек сушеного мяса дал. И пошел лесник в распадок к медвежьей берлоге.
Только тут спохватилась Кузя, что обратных следов из распадка нет. Забыв обо всем, бросилась вдогонку.
Уже не разглядывала, где останавливался лесник. Вот здесь у берлоги долго стоял. А почему? Зачем ухо к дыхалу прикладывал? Ведь спят медведи. Вон как пар идет. Что обеспокоило лесника?
Рысь обнюхала запах берлоги — теплый, потный. Скоро у медведицы пискун появится. Вот уж радости будет!
«Но отчего Акимыч волновался, почему в тайгу чуть ли не бегом побежал, что его встревожило?» — скакала Кузя, перемахивая через сугробы.
Лесник шел напролом через завалы и сугробы. В самую глушь. Вот тут еле дух перевел и — дальше.
Рысь торопилась. Скоро начнет темнеть. У лесника глаза в ночи ничего не видят, это хорошо помнила Кузя.
Она многого не могла понять в поведении старика. Увидеть, услышать бы его…
Кузя нагнала Акимыча у болота, когда над тайгой уже опустились сумерки. Старик едва волок ноги от усталости. Рысь вскрикнула. Акимыч оглянулся:
— Кузя! Котенок наш! Жива! Мое ж ты солнышко!
Рысь села рядом со стариком. Прижалась, как когда-то в детстве. Обнюхала лицо приемного родителя, лизнула руку: давно не видела, вспоминала.
— А я тебя давненько ждал. Искал повсюду. Где ж тебя носило?
Рысь, щурясь, смотрела на лесника. Ну не умеет она говорить на языке человечьем! Что ответить деду? И коротко вякнула: мол, жива и на том спасибо.