Эффект бабочки в СССР
Шрифт:
Какой у нас, однако, мудрый шофер попался! И чего он баранку крутит, а не в университете преподает? Хотя... Может, он как те таксисты — для души водитель или по необходимости? А по жизни этот властелин карданного вала и механической коробки передач — кандидат наук?
— Вы случаем не кандидат наук? — спросил я.
— Аспирант... Был. Таджикский государственный унивэрситэт! — ответил водитель. — Нэ доучился.
Вопросы у меня отпали. Тут у человека, может, целая драма, а я со своими ухами... Ушами.
На аэродроме Мазари-Шарифа было тесно
Водитель-аспирант на поле нас не повез — высадил у каких-то палаток, бибикнул и укатил. Тоже мне — интеллигенция! Мог бы и до свидания сказать.
Гумар, не церемонясь, дернул за рукав какого-то пробегающего мимо сержанта:
— Мы ищем капитана Кандаурова, он должен вот-вот вылетать на Кундуз...
Служивый вытаращился на двух пограничников-старшин, потом мазнул удивленным взглядом по мне, пытаясь распознать — что я за черт такой, и при чем тут бронежилет и палестинка.
— Кандауров... Это летчик? Так вон он! — сержант ткнул пальцем в какие-то фигуры у наливных машин. — Саныча распекает. Зря!
Там явно происходил бенефис Кузькиной матери. Поджарый, чернявый офицер в лётной форме заковыристо материл техников, предлагая им совершить акт самопознания с такой же скоростью, как они заправляют винтокрылые машины.
— С утра ждут, слышали! Там люди погибают, соображаете?
— Так оно того... По очереди! Через раз работает, как я наливайку-то...
— Я щас тебя и через раз и через два, слышишь, говнюк!!!
Это "говнюк" прозвучало из его уст особенно оскорбительно. Техник — взрослый, тертый жизнью мужик— явно обиделся. Только что он терпел страшные ругательства, словесные обороты которых предполагали противоестественные половые связи с разнообразными живыми организмами в местах для этого не приспособленных, но вот "говнюк" — это для него, видимо, было слишком.
— Знаешь что, капитан? Иди в сраку! — сказал он, раздосадованно бросил на землю какую-то ветошь и пошел прочь.
— Саныч, Саныч, ты чего? — за ним кинулись двое ребят помоложе, тоже — техники.
— А-а-р-р-р-р!!! — в ярости летчик сжал кулаки и зарычал сквозь зубы, но тут его глаза увидели тройку новых персонажей: меня и пограничников. — О! А вы что за птицы?
— Старшина Гумар!
— Старшина Даликатный!
— Герман Белозор, спецкор "Комсомолки". Вы — Кандауров? Мы вроде как с вами в Кундуз летим.
Капитан смерил нас оценивающим свирепым взглядом:
— Ща-а-ас полетим. Кто-то из вас водит грузовик?
— Я-а-а? — мой голос подпустил петуха, но память настаивала — Белозор служил водителем и с грузовиком справиться обязан.
— Садись за руль, а мы со шлангами разберемся! — скомандовал Кандауров. — Мне нужно звено заправить, кровь из носу! Вопрос жизни и смерти, понимаете?
— Ну, раз жизни и смерти... — переглянулись погранцы.
Гумар уцепился за какие-то скобы на цистерне, Кандауров и Даликатный нашли себе места на подножках кабины автомобиля. Мне понадобилось что-то около двадцати секунд, чтобы приноровиться к незнакомой машине, а потом грузовик тронулся с места. Заглядывая в окошко, летчик командовал, куда мне рулить, чтобы добраться до его звена.
Маневрировать между рядами Ми-восьмых, даже учитывая положенное расстояние, было страшновато. Я в принципе никогда не водил грузовик — ни в этой жизни, ни в будущей. А Белозор — водил, да. Это и спасало.
— Вон к тем индейцам, что руками машут!
"Индейцы" — несколько потных и шустрых загорелых молодых мужчин, неуловимо похожих на Кандаурова, встречали нас с очевидной радостью.
— Боекомплект загрузили, топливо осталось... Давайте, давайте!
Я подгонял машину к каждому из четырех Ми-8 по очереди, а пограничники и вертолетчики громыхали железяками, кажется — стучали кувалдами или ломами, что-то булькало и завывало — в общем, проблемы с наливным механизмом их особенно не смущали. Когда многосотлитровые баки очередной вертушки наполнялись до отказа, я ехал дальше.
Понять, в чем была такая невероятная спешка, было несложно. Они перекрикивались, матерились и поторапливали друг друга, поминая каких-то ребят, которым эвакуация нужна не просто сейчас, а уже на пару часов назад. Именно поэтому Кандаурову было категорически наплевать на последствия своего самоуправства.
Где-то в районе затылка у меня сидела мысль о том, что если меня решат обвинить в угоне военного автомобиля, то никакой "вездеход" не поможет, но общий лихой настрой заставлял крутить баранку и нажимать на педали со злодейской улыбкой на лице. Я заразился от этих "индейцев" их уверенностью и куражом и тоже хотел выручить неведомых ребят. Они ведь — наши! И они — ждут!
— Отгоняй его к черту и дуй сюда! — заорал капитан, спрыгнул с подножки и побежал к одной из "восьмерок".
Пограничники — за ним. Мне ничего не осталось, как откатить наливную машину туда, где она не могла помешать взлету вертолетов, подхватить рюкзак и огромными прыжками помчаться к машине Кандаурова. Старшины уже устраивались там, в десантном отсеке Ми-8, и Даликатный протянул мне руку:
— Давай, Белозор, пока они тут не очухались. Натворили мы дел...
Звено из четырех МИ-8Т поднималось в воздух, производя адский шум и подняв настоящую песчаную бурю. По аэродрому к нам кто-то бежал, судя по блеску погон — в чинах немалых, но вертолетчики свой выбор сделали. Что они там и кому доказывали, матерясь в шлемофоны — это мне было неведомо. В какой блудняк мы вписались — тоже оставалось тайной.
Удивляло и поведение моих ангелов-хранителей: Даликатный осваивал АГС, который располагался аккурат в дверном проеме, Гумар раздобыл РПК и цеплял его на шкворневую установку у одного из смотровых окон. Рядом с ним лежал гильзосборник, ногой старшина пододвинул к себе ящик с боеприпасами. У них не возникало и тени сомнения в адекватности происходящего, и мне, как человеку гражданскому, оставалось только принять окружающий дурдом за норму.
Я сделал несколько снимков и сунулся было в кабину — но мне навстречу выглянул борттехник. Вот уж точно — индеец: высокий, тощий, с ястребиным носом, дочерна загорелый, в неуставной майке-алкашке... На Гойко Митича похож.