Эффект бабочки в СССР
Шрифт:
— Гера, ложись!!!
Не размышляя, я рухнул на землю... Ну как — на землю? На несчастного тюбетеечника. Он кажется, хрустнул. Всё-таки почти центнер тяжких костей и тугого мяса, которые мне достались в наследство от Геры Белозора, и кого покрепче травмировать могут... Грохотали выстрелы, пищал сломанный афганец, кричал народ — но, наконец, спустя время всё закончилось.
— Хрена себе ты спринтер, Белозор! — Герилович прятал в подмышечную кобуру грозного вида пистолет.
"Стечкин"? Я не особенно
— Нихрена это не спринт, Казимир Стефанович. Это бег с препятствиями! А у вас что — стендовая стрельба? По тарелочкам?
— Почему же — по тарелочкам? По ублюдечкам! — он, похоже, тоже был мастером нести всякую чушь в стрессовых ситуациях. — А это что у тебя за черт такой? Совсем сломал бедолагу? Погоди-ка!..
Герилович подошел к испорченному мной афганцу, наклонился и присмотрелся к его лицу, которое было перекошено гримасой моральных и физических страданий. За спиной представителя таинственной и секретной породы аквариумных рыбок уже разбегались в стороны солдаты в советской военной форме, оцепляя район.
— Так ты Абдуллу Фатиха поймал, Белозор! — он похлопал по щекам тюбетеечника, пытаясь привести его в себя. — Ну, не расстраивайся, болезный. Мы тебя вылечим. А потом снова сломаем...
— Не-е-е-е...
— А если "некать" будешь — я опять тебя Гере Белозору отдам, у него вон как хорошо получается твоей деревянной башкой глиняные стены прошибать!
— Не надо Белозора! — он смотрел на меня с испугом и одной рукой держался за бейцы, а второй — за тюбетейку, которая, кстати, всё-таки держалась на его разбитой и обильно кровившей голове.
— Ты что — и по междудушью ему настучал? Зверюга! — Герилович поцокал языком. — Но это такая змея, что ни разу не жалко! В общем, я планировал операцию несколько по-другому, но получилось тоже очень неплохо. Фатиха поймали, в целом никто не пострадал...
Он с грустью посмотрел на разгромленные мной торговые ряды и безразлично — на два тела головорезов, которые уже накрыли материей солдаты. А потом спросил:
— А чего ты рванул-то?
— Дети же! Лицей! Черт знает этих гадов... — меня уже начало потряхивать, как обычно после завершения очередного дурдома.
Абдуллу Фатиха утащили куда-то здоровенные мордовороты, его тюбетейка наконец свалилась на землю и, окровавленная, валялась в дорожной пыли.
— А! Это ты правильно, это ты молодец. Ладно, мы с тобой теперь плотно поработаем. В Кабуле закончили, надо тебя в Бадахшан отвезти — может, что и наклюнется. Хороший у тебя КПД, Белозор... Полезный ты человек! — Герилович наклонился, поднял тюбетейку, попытался отряхнуть её об коленку, но заляпал кровью штаны, матюгнулся и пошел к машине. — А тебе особое приглашение надо? Или пешком добираться будешь?
Я сидел на переднем сидении, размякая от контакта с горячей обивкой. Бадахшан, Бадахшан... У меня крутилось в голове что-то, связанное с Бадахшаном, августом 1980-года и всей это историей с контрабандой, я что-то знал такое, пугающее и трагичное, но никак не мог вспомнить! И Каневский явно тут на помощь прийти бы не смог — Леонид Семенович включался в моем подсознании, когда речь касалась преступлений или в крайнем случае — терактов, но никак не военных операций! Военная операция?
— Шаеста! — меня чуть не подкинуло на сидении.
— Чего орешь, Белозор? — удивленно глянул на меня Герилович, который по своей привычке вел машину сам.
На сей раз это была самая обычная "копейка".
— Шаеста, курва! Третьего августа, тысяча девятьсот восьмидесятого!
Детали того досадного провала советской армии, который стал примером успешной борьбы с шурави и одной из причин роста партизанского движения в Афганистане, замелькали перед моими глазами в виде строчек на мониторе компьютера. Читал я как-то воспоминания одного майора об этом деле — с картами и схемами. Нет, досконально я не помнил всей ситуации, но...
— Какое августа, Гера? Ау? У нас июль на дворе!
— Э-э-э-э... Черт... Задумался!
— Задумался он... Конспиратор хренов. Думаешь, я не знаю, что к тебе солдатики втихую приходят — на руке погадать? Или про твои фокусы в БССР справки не навел? Да не дергайся ты, не потащу я тебя в казематы. Петра Петровича помнишь? И Павла Петровича? Они тебе привет передают. Толком скажи — что там по Шаесте? — Герилович вел машину и постукивал руками по рулю, бросая в мою сторону косые взгляды.
Всё равно я уже спалился. Потерявши голову, по волосам не плачут, тем более — как я понял, Казимир Стефанович был в обойме Машерова — настолько, насколько это вообще было возможно, учитывая его принадлежность к сейсмикам из Геолого-Разведочного Управления.
— Короче... Третьего августа разведбат 201-й дивизии пошлют на разблокирование и эвакуацию нескольких подразделений, кажется, Ченстоховского мотострелкового полка. Уезд Кишим, провинция Бадахшан, кишлак Шаеста... Есть такое место?
— Есть, — помрачнел Герилович. — И что?
— Дурдом, бардак, огневой мешок и цинковые гробы, вот что! Моджахеды Вазира Хистаки устроили там нашим настоящую бойню!
— Устроили?! Моджахеды?! — Казимир Стефанович дал по тормозам. — Короче, Гера, понятно. Коньяк сегодня отменяется. Разворачиваемся.
Я не стал комментировать, что не притронулся бы к коньяку, даже если бы мне сто баксов за каждую выпитую рюмку платили, а просто достал из кармана блокнот и карандаш и принялся писать всё, что мог вспомнить про чертову Шаесту.