Ефрейтор Сизов и его товарищи
Шрифт:
— У вас есть брат — Иван Мельниченко?
«Щеголь» от неожиданности вздрогнул и только спустя несколько минут спросил:
— Где он? У вас?…
Кудинов ничего не ответил. Просто он окончательно понял, что Иван Мельниченко дезертировал, когда они ехали в эшелоне.
Вечером следующего дня командир батальона собрал офицеров. Он поблагодарил Макеева за удачные действия бойцов заставы и сообщил, что вещи и документы, извлеченные из тайника, имеют большую ценность.
Настроение у комбата было хорошее. И не случайно. Среди пленных бандеровцев оказался помощник командира сотни — щеголеватый Мельниченко, который дал любопытные показания. От него стало известно, что скоро состоится совещание командиров сотен.
— Если нам удастся обезглавить бандеровцев, будем считать свою задачу наполовину решенной, — заверил майор. — К этой операции нужно подготовиться особенно тщательно. Мы должны ликвидировать банды в самый кратчайший срок.
Хрипловатый голос Тулупова звучал ровно, убаюкивающе. Но офицеры, утомленные за две недели бесконечных переходов и полубессонных ночей, стойко бодрствовали, хотя совещание продолжалось второй час.
— И еще о тактике, — повысил голос майор. — Ее придется несколько изменить. Бандеровцы поняли, что по численному составу они превосходят нас. Но знают, что мы лучше вооружены и обучены. Поэтому, как утверждают пленные, главари решили внезапно нападать на заставы, которые по какой-либо причине оторвутся от основных сил. Другими словами, бить нас по одиночке. С завтрашнего утра заставы будут вести операцию спаренно. Придется усилить и ночные дозоры. Дальше километра от расположения их не посылайте… Ну вот, кажется, и все, что хотел вам доложить.
Офицеры, скинув напряжение, зашевелились, задвигали табуретками и стульями, начали вполголоса переговариваться.
— Вопросы ко мне имеются? Предложения? — спросил комбат, зачерпнув кружкой воду из полного ведра.
Пока офицеры думали, он пил, не торопясь. Поставив кружку на лавку рядом с ведром, переспросил: — Все ясно? Вопросов нет?
— Нет. Все поняли, — ответил за всех Макеев.
— Раз ясно, вопрос исчерпан. Только прошу вас: ежеминутно, ежечасно напоминайте подчиненным о бдительности. Бдительность и еще раз бдительность. Малейшее проявление ротозейства приведет к плачевным результатам… Все, точка. Отправляйтесь, молодцы, по своим заставам.
* * *
Оксана Колесниченко — двадцатилетняя девушка — не походила на своих подружек-одногодок. Она была синеглаза, белоголова, с приметной родинкой — точечкой на румяном лице. И родинка эта выделялась в центре подбородка. Ладная, среднего роста, в ситцевом, белом в темный горошек платьице девушка казалась скромной березкой в средне-русской полосе. Такой и запомнилась Оксана солдатам заставы лейтенанта Макеева, когда вела их на хутор, где, согласно полученным данным, должно было состояться совещание бандеровских командиров.
Девушке пришлось хлебнуть немало. В тринадцать лет она лишилась матери — брюшной тиф скосил неуемную в работе, а потому не по годам изможденную женщину. А когда Красная Армия пришла в Западную Украину, пуля, посланная врагом, оборвала жизнь ее отца. И осталась дивчина одна-одинешенька без присмотра и защиты, помня запах нещедрых на ласки материнских рук, стужу суровых отцовских глаз, недоверчиво пронизывающих ее из-под нависших черных бровей. Она так и не успела понять, откуда взялась эта отцовская отчужденность и строгость, чья в том вина.
В четырнадцать лет хлеб, добытый собственными руками, не сладок. Солон пот в жаркие и длинные летние дни, еще солоней слезы в душные и короткие ночи. В первые месяцы работы она не знала, как угодить молодому хозяину, которого все звали Меченым за ножевой шрам на лице. Одни говорили, что этот шрам остался от пьяной драки на ярмарке, другие — что не поделил он с кем-то добычу в разбойных лесных делах. И то, и другое походило на правду. Меченый был человеком неуравновешенным и жадным.
Оксана никогда не забудет разбитую крынку хозяйского молока. Осторожно несла она молоко, но поскользнулась на маслянистой после дождя земле и упала. Исполосовал ее тогда Меченый плеткой до потери сознания. И сейчас еще рубцы заметны.
Полегче стало жить девушке после освобождения Западной Украины. Вместе с панами скрылся куда-то и молодой хозяин. Расцвела, окрепла, повеселела Оксана. Но началась война. Вместе с оккупантами пришел Меченый — еще более лютый и ненасытный.
— Вы не знаете, где скрывался Меченый до войны? — спросил командир батальона, выслушав рассказ Оксаны.
— Хиба у немцев гостил?
— И вы так думаете?
— И я так.
— Почему?
— Шибко по-ихнему балакает.
— Сильно лютует Меченый?
— Ох, и лютуе, товарищ офицер. Ох, и лютуе. Еще страшнее стал.
— Страшнее?
Девушка зарделась. Потупив глаза, прошептала:
— Приставать стал. Проходу не дае.
— Так… Это и заставило вас придти к нам.
— Не только это. Узнала я, что завтра все главные бандиты на хуторе собираются. Совет держать будут…
— Это вам Меченый сказал?
— Ни. Хлопец один, Меченому услуживает.
— Хлопец?
— Ага, хлопец. Только вин не коханий мий.
Девушка покраснела.
— А он вас любит?
— Должно, так. Усе звал утикать с ним. Завтра писля сходки вернется и тикати будемо.
— Не согласилась?
— Я промолчала.
— В хуторе наверняка заметят ваше отсутствие.
— Я у хозяйки отпросилась. На два дня. В город слетать.
Рассказ этот выглядел правдоподобно. Что у бандеровцев намечалось совещание, Тулупов уже знал. Известно было и место сбора. Сейчас картина прояснилась. Мешкать было нельзя.
Под утро пограничники были уже на месте. Лес, окружавший со всех сторон одинокий, невидимый в этот час дом, таинственно молчал. Осторожные шаги, слышимые не далее десяти метров, не смущали бойцов. Это были свои. Кольцо замкнулось там, откуда поле, подступающее к угрюмой, на долгие годы сколоченной хате, хорошо просматривалось…
Кудинову и Сизову поручили несложную на их взгляд задачу: охранять девушку-проводницу. Парни сидели рядом с Оксаной и молчали, не зная о чем говорить. Она, кутаясь в шинель Василия, зябко ежилась. Любуясь ею, такой красивой и решительной, Леонид Сизов невольно вспомнил свою девушку — Валю. Что делает она в этот ранний утренний час? Спит? Встречает рассвет на Воробьевых горах, где нравилось им бродить до восхода солнца? Там, на Воробьевых горах, впервые испытал он себя как человека, способного защитить и свою честь, и честь любимой. Как это было? Леонид хорошо помнит начало, конец — туманно. Примерно в такое же утро поднимались они, держась за руки, по крутым склонам гор. И тут повстречались три незнакомых парня.