Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Элгуд Персиваль

Удача улыбалась то родосцам, то Деметрию. В ответ на нападение жители острова предприняли вылазку; чтобы противостоять метательным машинам, родосцы строили дополнительные укрепления. В итоге, несмотря на численное превосходство и невиданные прежде осадные орудия, Деметрий не смог сломить оборону непокорных островитян. По его приказу стали сооружаться более крупные и тяжелые «черепахи» и осадные башни, и, пока шло их строительство, он попытался подкупить кого-то из родосцев. Но это ни к чему не привело. Деметрий выбрал македонянина, ученого, которого Птолемей прислал на остров для участия в строительстве оборонительных сооружений, и тот сразу же рассказал о планах захватчика старейшинам острова.

Птолемей изо всех сил старался помочь осажденным. Он сумел прислать им 30 тысяч тонн зерна и большой отряд отборных солдат. Правитель Египта уже собирался пойти на еще большие жертвы, когда Деметрий, потеряв терпение, предложил заключить мир. Родосцы обратились к Птолемею за советом, и он рекомендовал им принять предложение Деметрия. В итоге сын правителя Антигона сел на корабль и направил остатки своего флота в сторону Греции. Благодарные родосцы отдали Птолемею дань уважения – назвали его Сотером, или «Спасителем», установили на рыночной площади его статую и посадили священную рощу, призванную увековечить память о нем.

Избавившись от необходимости блокировать Родос, Деметрий добрался до Греции, где заставил Кассандра снять осаду с Афин, изгнал врага с Пелопоннеса, возродил Коринфский союз (302 г. до н. э.) и направился в Македонию. Эти его успехи доказали тщетность ожидания мира при условии, что война была для Антигона и Деметрия смыслом жизни, а Кассандр, Лисимах, Селевк и Птолемей заключили союз, целью которого стала окончательная победа над отцом и сыном. На этот раз сложились весьма благоприятные для союзников условия, и они решили, что смогут запереть Антигона в Сирии и остановить продвижение Деметрия по территории Греции. Лисимах во главе войска выдвинулся в сторону Малой Азии, а Селевк направился вверх по течению Евфрата. Птолемей занял Келесирию, а Кассандр должен был сдерживать Деметрия.

Однако Антигон, которому уже исполнилось восемьдесят лет, не потерял свою интуицию, не раз помогавшую ему во время войн. Приказав Деметрию покинуть Грецию, он пересек Тавр и атаковал войско Лисимаха с фланга. Затем, объединив силы с сыном, Антигон вступил со своими врагами в битву при Ипсе (301 г. до н. э.). Но возраст уже сказывался, и Антигон позволил сыну самому управлять всем ходом сражения. Деметрий не был ровней своих противникам, обучавшимся военному делу под руководством непревзойденного Александра Македонского. Потрясенный поражением, Антигон пал на поле боя. Деметрий, осознав, что битва проиграна, бежал в Грецию. Но афиняне не хотели, чтобы в их городе появлялись новые «освободители» или «цари», да и пелопоннесцы в том же духе ответили на просьбу беглеца о помощи.

Птолемей внес в создание союза лишь незначительный вклад и не принимал участия в битве при Ипсе. Как только Антигон пересек Тавр, правитель Египта неторопливо направился в Сирию. Этот поход оказался довольно легким, так как жители Тира, Сидона и Библа сами открыли ворота своих городов, а на дороге, ведущей в Малую Азию, не оказалось никого, кто мог бы оказать Птолемею сопротивление. Но вместо того чтобы захватить ее, диадох оставался в Тире до тех пор, пока не пошел слух о том, что Антигон победил Лисимаха во Фригии. Услышав об этом, Птолемей поспешил отступить. Уходил он с радостью, так как не хотел участвовать в операции против Антигона. В союз он вступал с опасением. Он надеялся, что Антигон будет наказан, но судьба этого непримиримого врага не интересовала Птолемея до тех пор, пока тот не посягал на границы Египта. К тому же он затаил обиду на Кассандра и его союзников. Никто из них не пришел ему на помощь, когда за пять лет до этого Антигон вторгся в Египет. Птолемей понимал: никто из них (и Птолемей прочувствовал это на собственной шкуре) и пальцем не пошевелит, если в будущем ему понадобится поддержка.

В конце концов это решение дорого обошлось Птолемею. Он забыл урок, который получил после заключения мира в Трипарадейсе в 321 г. до н. э. Тогда во время раздела державы Александра Птолемея не стали принимать в расчет. Диадохи, одержавшие победу в битве при Ипсе, поступили точно так же. При разделе доставшейся им добычи Кассандр, Лисимах и Селевк позабыли о Птолемее. Он напрасно говорил им о том, что должен получить в качестве награды за участие в союзе Келесирию. В ответ бывшие соратники утверждали, будто он не заслужил ее. Пораженный этим ответом, Птолемей спешно снова оккупировал Келесирию, и Селевк, которому ее отдали, долго думал, как ему лучше поступить – выгнать старого друга или позволить ему нарушить свои права. В конце концов перевесила необходимость отдать старый долг, ведь когда Антигон пытался убить его, Птолемей предоставил ему убежище и помог вернуть Вавилон. Селевк не смог забыть это. В итоге он позволил старому союзнику владеть Келесирией, пообещав себе, что «придумает, как ему следует обойтись с друзьями, захватившими то, что им не принадлежало по праву». Так эта область отошла под власть Птолемеев и принадлежала им до тех пор, пока один из представителей этой династии окончательно не лишился ее.

Окрыленный победой, Птолемей переключился на поддержку наук. Его, выросшего при дворе, где было принято покровительствовать ученым и книгочеям, привлекало все связанное с культурой, и теперь, став царем, он решил последовать примеру Филиппа и его сына Александра Македонского. Став правителем и обретя новые идеалы и амбиции, Птолемей сделал еще один шаг вперед. Если прежде он относился к Александрии только как к центру торговли, то теперь решил, что должен заставить греков признать ее превосходство и в сфере науки.

Время для этого новый правитель Египта выбрал крайне благоприятное. Афинская культура была в упадке – достойных последователей гениальных Платона и Аристотеля не нашлось, а драматургов больше не посещало вдохновение, столь же яркое, как снисходившее на Эсхила, Софокла и Еврипида. Больше не было ораторов, достойных славы Демосфена, и историков, подобных Фукидиду. К тому же Птолемей понял, что вполне может заинтересовать философов и ученых мужей и сделать так, чтобы они переехали в Александрию. Благодаря новому административному аппарату, ориентированному на честную работу, в Египте произошло настоящее чудо: доходы государства росли, и у Птолемея появилась возможность откладывать довольно крупные суммы. Он считал, что убедить ученых, пользовавшихся прочной репутацией в научном мире того времени, будет несложно, так как культура оказалась в весьма плачевном состоянии – учителя не могли найти учеников и наоборот.

От теории Птолемей быстро перешел к практике, и в Александрию хлынули целые толпы ученых мужей, специализировавшихся в той или иной области знаний, которые надеялись стать гостями этого щедрого и радушного хозяина. Одними из первых в Египет прибыли художники Апелл и Антифил, математик Евклид, врач Герофил, историк Гекатей, ритор Диодор, философы Стильпон и Феодор, поэт Фи-лет и филолог Зенодот. Большинство из этих людей с удовольствием оставалось в Александрии, радуясь комфорту, который им мог предложить царский двор. Другие, не желавшие жить за счет подачек Птолемея, выражали ему свое почтение и откланивались. К числу этих немногочисленных людей относился Стильпон из Мегары, человек весьма интересный, который вызывал у Птолемея здоровое любопытство и которого тот с радостью оставил бы в Египте. Люди, вступавшие в словесную перепалку с этим несдержанным философом, ядовитый язык и остроумие которого беспокоили даже его самых верных почитателей, обычно быстро начинали сожалеть о своей неосмотрительности. Одним из последних его жертв стал сын Антигона Деметрий. Во время разграбления Мегары его войском Деметрий пришел к Стильпону, чтобы спросить, не лишился ли тот чего-то из своего имущества. «С чего бы? – ехидно поинтересовался философ. – Я не видел никого, кто похищал бы знания».

Не все гости Птолемея были выше того, чтобы выяснять друг с другом отношения. Стильпон испытывал неприязнь к Диодору, Антифил завидовал Апеллу, а Птолемей со злорадством подпитывал эту зависть. Возможно, он заботился от Антифиле потому, что тоже недолюбливал Апелла. Но последний сумел очень изощренно отомстить. Обиженный художник уехал на Кос и изобразил Птолемея, радостно принимающего клевету, которой он придал облик Антифила, за которой следовали олицетворения зависти, хитрости и обмана. Эта история всплыла наружу, и некоторые ученые мужи отказались от посещения Александрии. Ехать туда, в частности, отказались ученик и преемник Аристотеля Теофраст и крупный мастер новоаттической комедии Менандр, о пьесах которого один критик смог сказать лишь одно: «О Менандр, где жизнь, а где вымысел?»