Его глаза
Шрифт:
— Пожалуйста, пожалуйста, — поспешила согласиться мать, садясь напротив и все больше дивясь какой-то еще непонятной ей, но уже явной перемене в обоих. Верно, на суде произошло что-нибудь необыкновенное.
И она опять устремила вопросительный взгляд на девушку.
Та почувствовала необходимость ответить.
— Он все преувеличивает, приписывает мне то, в чем я... — не сразу нашла подходящее выражение и чуть не сказала «не виновата», но поправилась: — не участвовала. Я ни слова не говорила и ничем не проявила себя
— Только из-за тебя! Только из-за тебя! — воскликнул он голосом, задрожавшим восторгом и нежностью. — Не будь тебя, я бы не мог никогда ни простить, ни помириться с той, со всем миром, и главное, вот с этим...
И он печальным движением поднес свои руки к лицу, к глазам, и так остался на несколько мгновений с закрытым лицом.
Мать подавила вздох: видно, не очень-то примирился. Но уже самые слова его об этом принесли ей утешение. И в ее горьком состоянии могла найтись если не радость, то некоторая отрада.
Она перевела помутневшие глаза с сына на девушку, но выражение лица Ларочки сбивало ее: в этом лице не было той ясности, которая светилась всегда, даже в наиболее тяжкие часы.
Он оскорбился.
— Ты, мама, не слушай ее. Есть пределы, за которыми скромность переходит уже в фальшь.
Мать также поддерживала сына.
— Правда, какая молодая девушка нынче осталась бы так верна своему сердцу, как вы.
В глубине души она была, однако, убеждена, что каждая девушка так бы именно и поступила, потому что даже слепой и изуродованный, ее сын был все же достойнее, по ее мнению, всех зрячих красавцев в мире.
— Разве я не вижу, что представляют собой не только нынешние девушки, но и женщины? — прибавила она с раздражением, убежденная, что если и были у него какие-нибудь грехи в отношении женщин, так это потому, что они сами развращали его и, наконец, погубили.
Он с раздражением остановил мать:
— Ах, мама, ты не о том.
— Ну, да, ну, да, — поспешила она успокоить его, — это я только так, к слову. Я этим хочу сказать, что такой души, как у Ларочки, нет другой в целом мире. Кто мог так чутко, так благородно поддержать тебя!
Он с восторгом подтвердил:
— Никто, никто.
Мать подавила ревнивую печаль в своем сердце. Ее беспредельная любовь как будто даже и не шла в счет.
Лара упорно не соглашалась. В этих спорах она как будто сама хотела выяснить что-то, начинавшее ее мучить. Доискаться настоящей правды.
У нее было такое чувство, точно он при этом дает ей что-то в долг и она не в состоянии этого долга уплатить ему.
— Да нет же. Все это не то, не то. Ведь если я так поступала, принуждая себя, скажем, из чувства долга, из желания исполнить свой обет, так кому это нужно!
— Но кто же тебе говорит, что ты себя принуждаешь!
— Ну, а если я так поступала, потому что я люблю тебя, значит тут ничего особенного нет.
— Ну, вот, ну, вот, — обрадовался он.
— Я счастлива, если хоть сколько-нибудь способствовала тому хорошему, что ты испытываешь.
Эти слова, произнесенные без особенного волнения, как-то по-книжному, прозвучали безжизненно и пусто.
Он наклонил голову и задумчиво повторил:
— Испытываю. Нет, я покуда не могу сознать этого вполне, но, во всяком случае, этот день имел для меня значение важное, может быть, решающее. И то, что ее оправдали, — тихо прибавил он, — это хорошо, это очень хорошо.
Но мать отнеслась к этому совсем иначе. Она готова была взять на себя даже заботу о детях, только бы виновную наказали, как можно строже. Великодушие его она находила неестественным, приписывала его влиянию Лары столько же, сколько влиянию Дружинина, и оттого оно было вдвойне ей неприятно. Явилось даже отдаленное подозрение, что тут кроется с их стороны какой-то расчет. От ее ревнивого взгляда не могло укрыться чувство Дружинина к невесте ее ослепшего сына. А житейский опыт не позволял безусловно верить в непоколебимость возвышенных чувств.
Ее особенно смущало сейчас явно угнетенное настроение девушки, и в голову стучалась жестокая, низкая мысль: не надеялись ли они на то, что, простив преступницу, он к ней вернется, чего та, несомненно, не могла не желать страстно.
Она изредка взглядывала на Лару и готова была видеть во всем подтверждение своих подозрений. Раза два она даже поймала какой-то досадливый взгляд ее, когда сын ее ел. Правда, прежде он не был столь придирчив и требователен к еде, не смаковал так то, что ему нравилось. Но не эта же новая его манера есть раздражала ее!
Что же случилось?
Она старалась навести сына на беседу о суде, и скоро ей это удалось.
— Знаешь ли, мама, — как-то особенно внушительно заявил он, — какое было сделано поразительное признание на суде.
Мать насторожилась.
— Та особа заявила, что облила меня серной кислотой просто потому, что я роковым образом, случайно подвернулся ей. Между тем, купила-то она серную кислоту, чтобы облить Лару.
— Вот как! — вырвалось у матери.
Она совсем новыми глазами взглянула на девушку.
Та подняла голову и прямо встретила ее взгляд.
И вдруг они обе в первый раз почувствовали так определенно, что не любят друг друга. И обеих это поразило.
Лара опустила голову и тихо произнесла:
— Я жалею, что так не случилось.
Стрельников воскликнул в порыве настоящего великодушия:
— Нет, нет. Клянусь тебе, что я не жалею об этом. То есть не жалею, что пострадал я, а не ты.
Он не высказал самого важного, именно того, что произойди эта катастрофа так, как предполагалось, он так же не оставил бы девушку, как она не оставляет его.