Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Шесть тысяч за галстук! — возмутился он, оборачиваясь к юноше с книгами под мышкой, который тоже разглядывал витрину. — Это же дневной заработок рабочего!
— Мир обезумел, вконец обезумел, милая моя Лилиана, — сказал он кассирше в кафе.
— Добрый день, синьор Гарроне, — пробормотала кассирша, не отрываясь от газеты.
Архитектор бросил взгляд на восьмиугольные часы над стойкой, сверил их со своими золотыми марки «Патек-Филипп» — они достались ему от отца — и удовлетворенно потер руки. Решающая минута близка, он верил в себя, инстинкт подсказывал ему, что на этот раз все будет точно по плану. Он прошел в дальний крохотный зал и сел за столик в углу, возле окна.
Других
— А, это вы, неизменный мой Альфонсино! — вздрогнув, сказал он лысому официанту, который бесшумно вырос перед столиком. — Принесите, пожалуйста, газету.
Главное — уметь ждать, и все само к тебе придет, подумал он, обмакнув вторую сдобную булочку в кофе с молоком. А ждать он умел — это была еще одна замечательная его способность. Англичане самым важным качеством считают выдержку, хладнокровие. А если уж тебя у самого финиша охватило нетерпение, если сдали нервы — в конце концов, все мы люди, — надо совладать с собой, скрыть свои истинные чувства. На всякое хотенье есть терпенье — в этой пословице секрет удачи.
Рука, лежавшая на столике, сжалась в кулак. Позвонить между двенадцатью и часом дня — таков уговор. Что ж, он позвонит без пяти час, не раньше. А может, даже после часа, в десять, двадцать минут второго… Так или иначе, время работает на него.
Он еще раз взглянул на часы и стал по своему обыкновению перелистывать «Стампу». «Турин — от 19 до 28 градусов тепла». Как на юге, где-нибудь в Реджо-Калабрии, механически отметил он про себя. А ведь лето еще и не начиналось.
Потом он тщательно разглядел фотографию: «Грациозные немецкие купальщицы на пляже в Алассио». Эту фотографию газета помещала два раза в неделю с мая и до октября, варьируя лишь название курорта. Ноги длинные, а в целом ничего особенного, решил он. На странице новостей искусства он с удовольствием прочел, что в кинотеатре «Арти», куда он раздобыл пригласительный билет, все еще идет шедевр франко-нигерийского производства «Бич». Затем вернулся к уголовной хронике, чтобы посмаковать подробности убийства в Соммарива Боско, где восьмидесятичетырехлетний старик прикончил свою невестку. Другой заголовок гласил: «На проспекте Принчипе Оддоне сбита машиной женщина с ребенком на руках». Архитектора дети не интересовали, и потому он сложил газету, бросил ее на мраморный, усыпанный крошками столик и, не утерпев, взглянул на часы. Потом посмотрел на полуоткрытую дверь кабины, где в полутьме зловеще поблескивал телефон. Спокойнее, не торопись, увещевал он себя. Ведь только твое редкостное терпение привело тебя на порог верного успеха.
— О господи, — прошептал он. — О господи!
Время словно остановилось. Он больше не мог сидеть в бездействии. Осторожно, медленно, как будто пятьдесят два года тяжелым грузом придавили его к земле, поднялся, но едва он встал, как, уже не в силах сдерживаться, ринулся к кабине из потрескавшегося дерева и заперся в этой коробке, тесной и темной, как гроб.
Над головой у него зажегся слабый свет. Архитектор Гарроне лихорадочно порылся в кармане, вытащил горсть мелочи, отыскал жетон и набрал номер своей судьбы.
2
Я молода, умна, богата, пыталась перечислить все свои достоинства Анна Карла. У меня идеальный муж (тоже богатый), прелестная дочь (говорят, похожа на меня). Ко мне все прекрасно относятся, я хорошо одеваюсь, у меня нет проблем ни с лишним весом, ни сексуальных… Что еще? Неделю назад я купила у миланского ювелира чудесный серебряный поднос, меня нежно любит дядюшка Эммануэле, к тому же погода установилась… Никчемное занятие — все равно что читать ответы на письма в разделе «Советы женщинам» в одном из дамских еженедельников. Сплошное словоблудие. Выцветшая плесень на камне, придавившем душу.
— Приму двойную дозу, — твердо сказал Витторио, идеальный муж. — Сегодня тяжелый день.
Он высыпал на ладонь две фиолетовые таблетки из одного флакона и две оранжевые из другого. Потом взял с великолепного серебряного подноса стакан с минеральной водой, проглотил таблетки, запил их и расслабленно откинулся в кресле. Анна Карла наклонилась и положила ему кусочек сахару в чашку желудевого кофе.
Я жена капиталиста, сына и внука капиталистов, раба буржуазных привычек и предрассудков и совершенно лишена социального и политического сознания, попробовала она перечислять теперь уже свои недостатки. Меня не волнует положение в тюрьмах, в психиатрических лечебницах, в больницах для страдающих спастическим колитом и судьба слаборазвитых стран. У меня нет никаких особых талантов и способностей. Я не смогла бы, скажем, как Мария Пиа, создавать образцы обивочных тканей или изобретать жестяные безделушки, как Дэдэ. Не выиграть мне и турнира по гольфу или бриджу, что, впрочем, не удается и моим приятельницам, но они по крайней мере пытаются. А если бы я открыла магазин или картинную галерею, они бы прогорели в два месяца. Моя жизнь пуста и бесполезна.
— Совещание с заводским советом продлится не меньше двух часов, — пожаловался капиталист Витторио страдальческим голосом, какой с некоторых пор усвоили все его собратья по классу. — Один бог знает, что эти синдикалисты потребуют на этот раз, быть может, новую раздевалку на заводском стадионе. Потом у меня встреча с чиновниками городского управления по поводу загрязнения воздуха, и в довершение всех радостей очередная группа не то немцев, не то датчан, не то шведов желает осмотреть новый корпус. Порой задаешься вопросом…
Но вопроса себе он так и не задал, помешал ложечкой кофе и выпил его, осторожно, маленькими глотками.
Нет, тут и самобичевание не поможет, все одни лишь пустые слова, и они не помешают мне спокойно заснуть! Кто мне не дает спокойно заснуть, так это Массимо, внезапно с яростью подумала она. Он камнем лег мне на душу, заставил заняться самоанализом, почувствовать себя домохозяйкой с неудовлетворенными духовными запросами. Да-да, Массимо стал для нее камнем на шее. Так она ему и скажет, ради его же блага, скажет мягко, с грустью в голосе: «Знаешь, кем ты стал для меня, милый Массимо? Камнем на шее». Она просто обязана это ему сказать.
— К тому же мне, верно, придется с ними поужинать, — сказал Витторио, поставив чашку.
— С кем?
— С этими картофельниками, с кем же еще?! Надеюсь, мне хоть… — Он не докончил фразу, заметив, что Анна Карла неотрывно смотрит на пустую чашку. — Что-нибудь стряслось?
Анна Карла подняла глаза.
— Прости, я задумалась.
— О, тогда дело плохо, — сказал Витторио. — Что с тобой?
— Да нет, ничего такого. Видишь ли, я… Ну, словом…
Появление слуги Бенито — опять без перчаток и с расстегнутым воротом — избавило ее от трудного объяснения.
— Просто я не в состоянии больше выносить ни этого Бенито, ни его жену, — сказала она, когда Бенито ушел, умудрившись выудить из нескольких фарфоровых чашек на подносе самую грубую и безобразную. — Слышишь? — добавила Анна Карла, показав на оставленную в который раз незакрытой дверь: через нее из кухни донеслись дикие вопли Марии и гнусавый вскрик Бенито — явное свидетельство очередной ссоры между супругами.