Его осенило в воскресенье
Шрифт:
Она ловко поднялась, а ее муж ссыпал окурки в последний из тех, что читал, листок, сделал из него пакетик и положил в карман.
5
Кинокритики (архитектор Гарроне со многими из них был знаком лично) не ошиблись: сцена пыток впечатляла, прямо-таки классический эпизод.
Он посмотрел ее дважды, а потом — раз уж пришел — посмотрел и сцену вырывания волос, неслыханно жестокую, но и по-своему поэтичную. Фильм был многогранным, как драмы Шекспира, он производил сильное впечатление на простаков вроде Сальваторе и одновременно давал пищу для размышлений таким опытным, умудренным жизнью людям, как он, Гарроне. Увы,
На экране теперь сажали людей на кол, сцена была менее выразительной. Архитектор Гарроне сунул вспотевшие ноги в мокасины и поднялся. Слева от него ряд был пустой, справа, кресел через десять, какая-то парочка предавалась любви. Архитектор пошел вправо, задержался на миг у кресла с парочкой, а затем направился в туалет. Там никого не было. На пожелтевшей штукатурке были нацарапаны либо выведены карандашом похабные слова и непристойные картинки. Гарроне застегнул брюки, вынул из внутреннего кармана ручку и, тихонько насвистывая «Звездную пыль», придал реалистичность слишком стилизованным фигурам. Тут он заметил, что из потертой манжеты на рубашке торчит белая нитка. Гарроне безуспешно попытался ее оторвать и в конце концов откусил зубами, выходя из кинотеатра. Пройдя под портиками, он остановился у витрины с восточными коврами, среди которых выделялся пушистый голубой квадрат с кремовым узором. Китайский ковер, стоит небось не меньше семи миллионов. Гарроне неуверенно кивнул владельцу магазина, но тот либо не узнал его через стекло, либо притворился, будто не узнает. Два года тому назад он запросил за один ковер четыре миллиона, но покупательница, приведенная Гарроне, ковер все-таки не взяла. Афера не состоялась, и комиссионные — пять процентов, что составило бы двести тысяч, — так и уплыли.
Гарроне откашлялся, посмотрел по сторонам, сплюнул и не спеша направился к пьяцца Карло Альберто.
6
— И один жетон, — сказала Анна Карла. — Спасибо.
В кафе было полно мух и мужчин, игравших на бильярде. Они прервали игру, но продолжали шуметь и при этом следили, как она идет к телефону, набирает номер, ждет, когда позовут Витторио. Она повернулась и, нахмурив брови, приложила палец к губам — замолчите же.
— Витторио?..
В наступившей тишине стало слышно, как тот отозвался:
— А, это ты, привет!
Потеряв к разговору всякий интерес, мужчины снова склонились над бильярдным столом.
— Ну как, у тебя все прошло?
— Что? A-а, неплохо, неплохо. Они вели себя вполне благоразумно. Но вечером мне, увы, не вырваться. А ты где? Дома?
— Нет, я…
— Ах да, я ведь звонил недавно, тебя не было. Бенито сказал, что ты ничего не передавала.
— Я торопилась. И потом, поручишь что-нибудь этим двоим или не поручишь — толку все равно никакого. Надо наконец решиться…
— Да-да, конечно… Так вот, вечером я ужинаю с этими картофельниками. Надеюсь все же вернуться не очень поздно. К счастью, мы будем в городе, на худой конец, свезу их в горы.
— Это не так уж плохо.
— Еще бы! Знаешь, где они хотели… Минутку, прости, пожалуйста… Благодарю вас, положите вон туда… Ну так вот, знаешь, где они хотели ужинать?.. В Альбе!
— О боже! Кто им подал такую идею?
— Откуда мне знать? Видно, обмениваются там у себя впечатлениями. Эти обо всем наслышаны. Словом, могло быть и хуже, я бы целую неделю потом в постели провалялся. Но ты сама-то где? Ты, кажется, куда-то торопилась…
— Да… Вообще-то особо срочных дел у меня нет. Просто я торопилась… — Она посмотрела на мужчин у бильярда. Играли она сосредоточенно, стараясь не слишком шуметь, чтобы не мешать ей. Настоящие джентльмены. — …Я торопилась просто потому, что меня гнало беспокойство. Ночью я плохо спала и поэтому прилегла часа на два днем, а ты знаешь, что значит для меня спать днем.
— Тогда надо принять саридон. Почему ты даже саридон не хочешь принять? Вот я…
— Да-да, ты прав. Но я уже чувствую себя прекрасно и просто хотела узнать, как твои дела. Ну пока, желаю тебе успеха.
— Будем надеяться на лучшее. Главное — не есть закусок. Чао. Чао, дорогая.
— Чао.
Она повесила трубку и благодарно улыбнулась игрокам. Затем вышла на маленькую пыльную площадь.
Солнце еще стояло высоко в небе, воздух был горячий, будто в разгаре лета. И все же, подойдя к машине, она вынула свитерок и положила его поверх сумки. Потом направилась по узкой улице к реке.
7
— Не давите его, генерал, я сама, — сказала младшая Пьовано.
Быстрая, подвижная, несмотря на свой возраст, она бросилась за опрыскивателем, который занимал на старинной этажерке постоянное место между эритрейским кинжалом и фотографией герцога д’Аоста с дарственной надписью. Она настигла таракана, когда тот уже подполз к пианино, и дважды обдала его мощной струей, прежде чем тот скрылся под инструментом.
— Ты в него попала, Клотильда, попала? — плаксиво спросила Пьовано-старшая. Из-за слабого зрения она не могла следить за операцией «таракан».
— Попала снайперски, — ответил за младшую сестру генерал. — Но он все-таки сумел удрать.
— Они умирают потом в щелях стен, — пояснила Клотильда.
Она снова села на потертую софу рядом с сестрой и протянула адвокату Арлорио поднос с последним уцелевшим печеньем.
— Благодарю вас, графиня. Я ужасный лакомка и потому не в силах отказаться. Уж очень вкусны.
— И безропотно дают себя съесть, не правда ли, синьор Гарроне?
Архитектор Гарроне даже глазом не моргнул. В каждом доме — свое фирменное блюдо. У сестер Пьовано таким блюдом было печенье из селения Ченталло. Его пекла и каждый месяц неизменно приносила им бывшая служанка. Полчаса назад, увидев горку печенья на подносе, он с удовлетворением отметил про себя, что предстоящая встреча не отбила у него, старого гурмана, аппетит. За разговором штук десять он умял. Хороший признак. Архитектор держался спокойно, раскованно — словом, оставался на высоте положения, и колкие намеки Пьовано-младшей его даже забавляли. Он великодушно и понимающе ей улыбнулся.
Сестры происходили из знатной семьи со славными традициями, но, увы, страшно невезучей. Во всех битвах, проигранных итальянской армией, начиная от Новары и кончая Эль-Аламейном, принимал участие кто-нибудь из семейства Пьовано. У сестер была многочисленная родня, еще более знатная, и небольшой круг старых друзей, частых гостей в доме, играющих, вернее, сыгравших определенную роль в жизни города. С годами сестры обеднели, и обстановка их дома была теперь довольно убогой.
Гарроне взглянул на старинные, восемнадцатого века, светло-зеленые часы с позолотой: двадцать минут седьмого. Странно, почему сестры их не продают? Миллион лир чистыми он им гарантирует в любой момент. Потом перевел взгляд на потертые шелковые обои, а затем на уже изрядно потрепанные портьеры, правда из натурального персидского флера, и на дверные украшения работы Оливеро. Вдруг в который уже раз отчаянно задрожал потолок от бешеного топота наверху, и кусок штукатурки, отвалившись, упал на стол и разлетелся на несколько осколков.