Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Но вы же американский подданный!
– Ну и что? Джек Джеймс тоже был американским подданным, и ничего, теперь мотает срок в Портленде. То, что ты американский подданный, не играет никакой роли для английского фараона. У него на все один ответ: «Это Британия, и здесь действуют британские законы». Кстати о Джеке Джеймсе, мистер, сдается мне, вы не очень-то печетесь о своих людях.
– Что вы этим хотите сказать? – насторожился фон Борк.
– Ну, он же на вас работал, разве нет? Вы должны следить, чтобы вашим людям спокойно жилось. А им, как видите, живется совсем не весело. Вы хоть кому-нибудь из них помогли? Этот Джеймс…
– Джеймс сам виноват. Вы это и сами прекрасно знаете. Для подобной работы он был слишком упрям.
– Джеймс – тупой осел… Тут я с вами согласен. А Холлис?
– Этот человек сумасшедший.
– Ну да, под конец он немного тронулся. Но с утра до ночи играть на публику, когда вокруг крутятся сотни людей, готовых в любую минуту натравить на тебя ищеек… Тут, знаете ли, любой тронется. Но Штейнер…
Фон Борк вздрогнул, его румяное лицо немного побледнело.
– Что со Штейнером?
– Его взяли! Только и всего. Вчера вечером они обыскали его склад, и теперь и он сам, и все его бумаги в Портсмутской тюрьме. Вы укатите за границу, а ему, бедняге, придется отдуваться за все. И ему еще повезет, если жив останется. Поэтому-то я и хочу убраться с этого острова вместе с вами.
Фон Борк был сильным, выдержанным человеком, но было видно, что новость эта его потрясла.
– Как им удалось выйти на Штейнера? – пробормотал он. – Какой удар!
– Нет, это еще не удар! Удар будет, когда они выйдут на меня. А я-то знаю, что они уже и ко мне подбираются.
– Не может быть!
– Может, может. Хозяйку дома, где я живу, уже обо мне расспрашивали. Когда я об этом узнал, я понял, что пора двигать отсюда. Только знаете, что меня интересует, мистер? Откуда фараоны все это узнают? Штейнер уже пятый, кого сцапали с тех пор, как я с вами связался, и я догадываюсь, кто станет шестым, если я останусь здесь. Вы можете это объяснить? Вам не стыдно, что ваши люди вот так уходят один за одним?
Фон Борк побагровел.
– Что за наглость? Как вы смеете так разговаривать!
– Если бы я не был наглым, я бы на вас не работал. Но я прямо вам скажу то, что у меня на уме. Я слышал, что у вас, немцев, заведено, что, когда человек отработал свое, с ним не церемонятся.
Фон Борк вскочил.
– Вы что, хотите сказать, что я сдаю своих же агентов?
– Я этого не утверждаю, но где-то есть стукач, кто-то нечестно играет, это уж как пить дать. Вам бы не мешало с этим разобраться. В любом случае, я отсюда даю деру. Поеду в Голландию, и чем раньше, тем лучше.
Фон Борк уже справился с гневом.
– Мы слишком долго были союзниками, чтобы ссориться сейчас, в минуту успеха, – сказал он. – Вы отлично потрудились, не испугались риска, и я этого не забуду. Поезжайте в Голландию, в Роттердаме возьмете билет до Нью-Йорка. Через неделю все остальные линии уже не будут безопасны. Давайте бумаги, я положу их к остальным.
Американец держал небольшой пакет в руках, но отдавать его не спешил.
– А подмазать? – сказал он.
– Что?
– Куплево. Расчет. Пятьсот фунтов. Наводчик мой оказался не таким уж сговорчивым, мне пришлось накинуть ему сотню долларов, иначе ничего бы у нас с вами не выгорело. «Все отменяется!» – сказал он мне, и я понял, что он не шутил, но эта лишняя сотня свое сделала. Мне все это дело от начала до конца стоило двести фунтов, так что я не отдам бумажки, пока не получу свои кровные.
Фон Борк укоризненно улыбнулся.
– Похоже, вы не очень высокого мнения о моей чести, – сказал он. – Не хотите отдавать бумаги, пока не получите свои деньги.
– Это деловой разговор, мистер.
– Ну хорошо, пусть будет по-вашему. – Он сел за стол, подписал и вырвал чек, однако отдавать его своему агенту не стал. – Раз уж мы с вами перешли на такой уровень общения, мистер Олтемонт, – сказал он, – я не вижу причин, по которым я должен доверять вам больше, чем вы доверяете мне. Вы меня понимаете? – добавил он, взглянув на американца через плечо. – Чек на столе. Я имею право взглянуть на содержимое пакета, прежде чем вы заберете деньги.
Американец передал пакет, не произнеся ни слова. Фон Борк развязал бечевку и снял два слоя упаковочной бумаги. Секунду он удивленно смотрел на небольшую книжку, которая оказалась у него в руках. На синей обложке золотыми тиснеными буквами было написано: «Пособие пчеловода». Всего лишь один миг мастер шпионажа рассматривал странную книгу. В следующее мгновение на его затылок опустилась стальная ладонь, а к вытянувшемуся лицу была прижата пропитанная хлороформом губка.
– Еще бокал, Ватсон? – спросил мистер Шерлок Холмс, протягивая бутылку императорского токайского.
Плотный, коренастый шофер, сидевший теперь за столом, с готовностью подставил бокал.
– Отличное вино, Холмс.
– Превосходное, Ватсон. Наш лежащий на диване друг уверял меня, что эта бутылка из личного винного погреба Франца Иосифа в Шенбруннском дворце. Вы не могли бы открыть окно, испарения хлороформа не улучшают вкусовых ощущений.
Сейф был открыт. Холмс стоял перед ним, доставая из ящиков бумаги, бегло просматривал их и аккуратно укладывал в чемодан фон Борка. Сам немец лежал на диване и спал, дыша тяжело и хрипло. Руки и ноги его были связаны ремнями.
– Можно не торопиться, Ватсон. Нам никто не помешает. Будьте добры, позвоните, в доме никого нет, кроме милейшей Марты, которая великолепно справилась со своей ролью. Я устроил ее в этот дом, как только занялся этим делом. Марта, могу вас обрадовать, все прошло как нельзя лучше.
Симпатичная старушка, появившаяся в дверях, с улыбкой кивнула Холмсу, но на фигуру, лежащую на диване, посмотрела с некоторой тревогой.
– Все в порядке, Марта. Он не пострадал.
– Рада слышать это, мистер Холмс. По-своему он был хорошим хозяином. Хотел вчера отправить меня вместе со своей женой в Германию, но это ведь вряд ли входило в ваши планы, не так ли, сэр?