Его сладкая девочка
Шрифт:
Может, я просто заболела и это всё плод моей разыгравшейся фантазии?
Великан шумно вздыхает и снова показывает мобильный.
— Егор, на громкой. Тут твоя девочка боится…
— Ксюша, — в знакомом до боли голосе слышно столько эмоций, — он не обидит. Поезжай с ним.
— Теперь убедилась? Пойдем, Ксюша. Тебе нельзя переохлаждаться, а ты давно здесь сидишь, судя по красным рукам и щекам.
Всё ещё сомневаюсь. Но если Егор сказал… Егор! Зачем? Снова сказать про свою невесту? Поиздеваться надо мной вдвоем? Или предложит, как
Нет.
Огонек непонятной надежды, вспыхнувший при звуках голоса, потух. Потому что мы — не вместе. «Нас» нет. У него есть семья. Может быть, даже уже жена. А у меня… у меня есть я и моя маленькая рыбка в животе. Которой нужна мамина защита.
Собираюсь с силами и говорю Владиславу, что никуда с ним не пойду.
— Не глупи.
— Уйдите. Если Вы правда не хотите сделать больно, прошу Вас, уходите.
— Хорошо. Я просто пойду сзади.
— Нет. Вы уйдете, я останусь здесь. И другу скажите своему, что никуда я не поеду. Я не хочу его видеть. Не хочу слышать о нем.
Мне кажется, я шепчу, и он ничего не слышит. Но, судя по нахмуренным бровям и эху, мой крик разлетается далеко по кустам.
— Хорошо, хорошо. — Он снова поднимает руки. — Я ухожу. Только и ты, пожалуйста, не сиди здесь. Помни о ребенке.
Влад переводит взгляд на мои руки, судорожно прижимающиеся к животу.
Смотрю в спину удаляющегося мужчины и лихорадочно вспоминаю, как пройти через второй выход и не заблудиться. Придётся сделать круг и напугать тетю Зою, но выхода нет. Еще можно попробовать позвонить Миле… Хотя я ей с ней с того дня ни разу не поговорила. Но она поймет.
Я так запуталась. И так устала… бороться, бояться… кому я помешала там, наверху, что приходится жить в напряжении и ожидании? Где находят в себе силы жить те, кому еще хуже?
Люди, у которых нет дома, у которых нет родных? Люди, которые неизлечимо больны и умеют улыбаться… откуда они черпают эти ресурсы, дающие им возможность радоваться новому дню? Они сильные, а я слабая? Или они не дают шансов на жалость к самим себе?!
Правильно, хватит уже ныть. Я выдержала, когда не стало папы, выстояла, когда ушла мама. Хотя была младше и с двумя маленькими детьми на руках. А сейчас… сейчас в моем распоряжении целый дом, я сама и малыш, ради которого стоит взять себя в руки.
Мысль о девочках отзывается жгучей болью. На звонок, сделанный несколько дней назад, я получила сухой ответ, что на детей оформлена опека и решается вопрос удочерения. На мольбы дать контакты семьи, забравшей моих сестренок, собеседница просто положила трубку. Как и где их искать, я вообще не представляю. От отчаяния даже обратилась в наше отделение, где по старой памяти меня выслушали и сказали, что подобные данные обычным людям недоступны. А для обращения в суд у меня нет никаких аргументов.
— Рой, глупыш, — треплю пса, идущего рядом, за ушком. — Мой ты защитник. Теперь единственный.
К нужной улице добираюсь, окончательно
Проваливаясь в сон, слышу собачий лай и даю себе обещание завтра обязательно найти пса и накормить кашей. Собаки же тоже едят геркулес?
Утром выглядываю из окон с опаской. Но никого не вижу. Мне повезло, что вчерашний мужчина уехал и не стал преследовать. Моя психика бы не выдержала подобного. Сколько ещё раз предстоит собирать душу по осколкам? Когда уже все оставят в покое?!
Никого не хочу видеть. Никого!
Одеваюсь потеплее и, прихватив сушек, иду к Неве. Если пройти за деревню, можно выйти к обрыву. Там красиво и спокойно. Нет людей. В моем положении, наверное, наоборот надо тянуться к человеческому участию. Но я больше не верю, что оно существует. Никому не верю. Обманывают все. Даже самые близкие. Даже самые—самые.
Я сижу на бревне над обрывом, смотря на бегущую воду, и думаю, что даже папа, мой любимый папочка, предал меня. Он обещал, что никогда меня не бросит, и всегда будет любить. А сам ушел. Ушел и оставил одну. У меня даже места нет, чтобы прийти на его могилу. Вернее, я просто не знаю, куда идти.
На реку спускаются сумерки, а мне хорошо. Сегодня нет ветра и мокрого снега. Даже солнышко пыталось выглянуть из—за мрачных туч.
Щеки касается теплое дыхание.
— Нашел меня, хороший? Нашел.
Глажу дворнягу по голове. Достаю сушки. Рой благодарит за угощение, ткнувшись прохладным носом в руку. Ложится рядом и дремлет. А я думаю, что завтра схожу в клуб и спрошу на счет работы. Бегать официанткой я сейчас не потяну, а вот убирать помещение вполне. Это тяжело, да, но хотя бы подгонять никто не будет. Какая разница мне, когда спать. Днем или ночью. И надо узнать про продажу дома. А еще записаться на прием к врачу. Потому что больше раскисать и жалеть себя я не буду. Сегодня надо попрощаться со старой Ксюшей, чтобы больше в подобное состояние не возвращаться.
Вздрагиваю всем телом, когда слышу за спиной:
— Так и подумал, что ты здесь. Еле нашел.
Вскакиваю и оборачиваюсь. Рой, встрепенувшись, ощеривается.
Сзади крутой спуск и вода.
Впереди… впереди, сунув руки в карманы джинсов, стоит Егор.
Он изменился. Похудел. Лицо видно плохо, но мне чудятся темные круги под глазами.
Невеста не кормит, и спать не даёт?
— Зачем ты здесь?
— За тобой приехал.
— Я вчера твоему другу сказала. Уходи, Егор. — Стараюсь, чтобы голос звучал спокойно и ровно. Я обещала стать новой Ксюшей. Вот время и пришло.