Его студентка

Салах Алайна

Губы Златовласки начинают трястись, и по щекам крупными каплями льются слёзы.

— Я не могу так, Ник.

— Почему? — переспрашиваю как можно спокойнее, хотя Бог свидетель, она только что словно двинула мне по яйцам.

— Я не могу принять от тебя помощь.

— Ева. Только слепой не увидит, что ты несчастна в браке. Я знаю, что девочкам часто внушают, что мужчина — это навсегда. Но, чёрт возьми, тебе всего двадцать два, а жизнь одна.

— Мне двадцать три, Ник, — поправляет Ева.

— Пусть так. Сколько ты ещё готова терпеть?

Я понимаю, что тебе страшно. Да, чёрт, даже мне было страшно порвать с Дженной, хотя эта стерва уж точно того не стоила. Просто наберись смелости сделать шаг в другую жизнь, и, уверяю тебя, оглянувшись назад через полгода, ты задашься вопросом, как, вообще, могла в этом существовать. Ты и так потеряла слишком много времени. Лично я не слишком этим опечален, потому что, в противном случае не встретил бы тебя. Но ты… Тебе должно быть жаль потерянных впустую лет. Только ты в конечном итоге решаешь, что лучше для тебя. Ни твоя мама, ни твой муж, ни я. Жизнь одна. Просто вдумайся в эти слова. Она, мать твою, одна. Сегодня тебе двадцать, а завтра уже тридцать, не успеешь оглянуться — сорок. Никто не выдаст тебе маховик времени, чтобы вернуться назад.

Ева трясётся от всхлипываний, но я настолько на взводе, что всё же, решаю довести начатое до конца.

— Я дам тебе денег. Собирай вещи и уезжай. Тебя ничего не держит возле твоего олуха Джейка, кроме страха и нерешительности.

— Ты ничего обо мне не знаешь, Ник, — рявкает Ева сквозь слёзы. — И я собираюсь уйти от Джейка. Но прямо сейчас я этого сделать не могу, так же как и взять твои деньги. Мне не нужна твоя благотворительность.

Я прекрасно знаю, что она сейчас делает. Откладывает проблему в долгий ящик, как привыкла делать все эти годы.

— Ева, ты…

— Ник, — перебивает Златовласка, вытирая слёзы. — Отвези меня домой. Нам больше не стоит видеться.

Грудь раздирает так, словно её полили кислотой. Блядь, вот это сценарий.

— Ты просто трусиха, Ева.

Ева не пытается возражать. Просто согласно кивает, и я молча везу её к дому.

Я не нахожу себе покоя целые сутки. Не могу спать и есть. Впервые за столько лет я встретил женщину, с которой готов попробовать большее, чем просто секс, и здесь такой поворот. Кто-то должен быть умнее и вытащить Еву из этой трясины, если у неё самой не хватает на это духу.

В течение пары часов я выясняю точный адрес и еду к её дому. Я сам поговорю с её благоверным. Мудак? Да. Но чёрт знает, когда я ещё в своей жизни встречу такую Златовласку. Вероятнее всего, никогда, а разбрасываться уникальными возможностями я не привык.

Нажимаю на кнопку звонка и просто жду. Хорошо бы тюфяк был один дома, и мы смогли бы поговорить по-мужски. Хотя не уверен, что он на такое способен.

За дверью слышен топот шагов, и дверь, наконец, открывается. На пороге стоит олух Джейк в домашних штанах и футболке.

— Чем могу помочь? — уточняет он, и по бесцветному тону становится ясно, что он совершенно меня не узнаёт.

Я не могу ему ответить, потому что впервые в жизни все слова покидают мой лексикон. Я, как идиот, таращусь в его колени, где к синей ткани трико розовой щёчкой прижимается крошечная девочка. Светлые кудряшки и голубые глаза не оставляют шанса усомниться — передо мной дочь Евы. Моей Златовласки.

— Мистер? — переспрашивает олух.

— Ошибся квартирой, — хриплю и на нетвёрдых ногах разворачиваюсь к лифту. Я убит.

Глава 25

Ева

— Ты скучала по маме, Камилла? — улыбаюсь, поправляя розовые резиночки на торчащих хвостиках дочери. — Потому что я очень по тебе скучала.

Камилла издаёт смешные булькающие звуки и скалит маленькие зубки, дёргая меня за волосы.

— Скучала, — выговаривает на тарабарском языке, который понимаю только я.

Вот уже два дня как Камилла дома, и я с облегчением отмечаю, что её, приводящие меня в ужас, приступы астмы пока не дают о себе знать.

— Папа, — бурчит дочка, и нетвёрдо переставляя маленькие ножки, идёт к Джейку. — Папа, — повторяет, дёргая его за домашние трико.

Джейк отрывается от экрана ноутбука и с улыбкой усаживает дочку к себе на колени. По крайней мере, одна из нас способна вырвать его из компьютерной вселенной.

Я смотрю, как мило они воркуют друг с другом, и сердце больно сжимается. Эта картина то, что стирает годы безразличия между мной и мужем. Моя дочь очень любит своего отца, и за это я со многим готова мириться. Была готова мириться.

— Я сварила кашу, — трогаю Джейка за плечо. — Мама передала какие-то органические хлопья. Говорит, что в них содержится большое количество пребиотиков, которые Камилле очень полезны. Надеюсь, ты её уговоришь их поесть.

Джейк кивает и целует меня в щёку. С сегодняшнего дня он в отпуске, чтобы присматривать за дочкой. Полгода назад мы волевым решением отдали Камиллу в детский сад, где её хроническая бронхиальная астма неожиданно дала о себе знать страшнейшими приступами. Мы мотались по врачам и дорогостоящим процедурам, посещали даже детского психотерапевта, чтобы исключить психосоматику, но эффекта от лечения было мало. Так как Джейк постоянно был на работе, заниматься здоровьем дочери приходилось мне. Учёба отошла даже не на третий план, и я с трудом дотянула до конца семестра.

В конце концов, на семейном совете было решено отправить Камиллу во Флориду к родителям Джейка. Два года назад они купили небольшой дом на побережье, и врач, наблюдающий дочь, уверила нас, что несколько месяцев курортного климата пойдут ей на пользу.

Бросаю прощальный взгляд на Камиллу, задорно хохочущую у своего отца на руках, и не могу сдвинуться с места. Сердце жалобно ноет, прося побыть с ней ещё. Если бы человека можно было уменьшить и засунуть в карман, я бы, без сомнения, это проделала с моей малышкой. Она моя душа, моя радость, моё обезболивающее. Та, ради которой я, не задумываясь, убью.