Его величество Человек
Шрифт:
—А кто она? — равнодушно спросил Батыр просто для того, чтобы поддержать разговор.
—Дочь врача, который меня лечил. Сама тоже пошла по медицинской части... Медсестра.
Батыр молчал. Черные тени легли у него под глазами, точно он устал от этого разговора.
—Ох...— Мехриниса присела на курпачу.— Почему ты такой нерешительный, а?
—Ну, сходите посмотрите,— махнул рукой Батыр.
—Пойду. Сердце мое чует — придется она тебе по душе. А потом, Батырджан, сынок, нехорошо, что ты так часто бываешь на кладбище.
Батыр вздрогнул. Посмотрел в глаза матери. Расстегнул воротник гимнастерки.
—Ну, ну...— Он запинался, не зная, что сказать.— Память о матери... навещаю...
—Очень хорошо, что ты радуешь дух покойной сестры. Но ведь те, кто видят, говорят и другое.
—А что в этом плохого? Верно, я навещаю и могилу Салтанат...
—Неплохо, конечно, но все же... Один раз навестил, и достаточно. Говорят, ты ходишь туда часто. Говорят, на могиле все время появляются цветы. Разговоры эти дошли до Кандалат-биби, не поверила она, сама пошла и увидела. Это разбередило ее рану...
—Она обиделась? — заволновался Батыр.
—Да нет, на что обижаться? Не то совсем... Кандалат- биби только-только начала забывать свое горе. Ей ведь очень тяжело, сынок. Недавно она опять заходила...
—И что сказала?
—Просто плакала... «Не суждено было, что ж поделаешь»,— несколько раз повторила бедняжка.
«Да... значит, и мать уже свыклась с тем, что дочери нет в живых... Один я не могу в это поверить!» — чуть было не вырвалось у Батыра. Нервничая, он прошелся по комнате и остановился перед Мехринисой.
—Ойиджан! Теперь вам, наверное, понятно все. Что мне делать, если ни одну из тех девушек, с которыми вы меня знакомили, я не могу сравнить с Салтанат? Ну, скажите сами! Салтанат погубила себя из-за меня, только из-за меня!
—Неужели же ты должен теперь всю жизнь мучиться в одиночестве? — в отчаянии воскликнула Мехриниса.
—Это было бы самое правильное,— глядя в сторону, твердо произнес Батыр.
—Эй, эй, раскайся, задумай доброе, сынок. Вот я потому и говорю: не ходи часто на кладбище. Икбал-сатанг и так распространяет слухи, что теперь ты из любви к Салтанат дал обет безбрачия.
—Не говорите мне про вашу Икбал,— с неожиданной злобой отвечал Батыр.— Как увижу, хочется задушить ее, подлую...
—Ты с ней не связывайся. Это не такая женщина, чтобы ее можно было одолеть,— предупредила Мехриниса и испуганно посмотрела на дверь, точно боялась, что Икбал-сатанг уже стоит на пороге.
—Знайте, мама, что если даже когда-нибудь я женюсь, то невесте заранее поставлю одно непременное условие.
—Какое условие?
—Чувства к Салтанат, память о ней я буду хранить до конца жизни.
—Опомнись, сынок! Разве можно, чтобы девушка, собирающаяся стать женой, услышала от жениха нечто подобное! — всплеснула руками Мехриниса.
—Пусть лучше заранее услышит,— стоял на своем Батыр.
Мехринису охватила тревога. В глубине души ее восхищала такая цельность характера, но от жалости к Батыру сжималось сердце.
—Сынок, еще раз подумай обо всем хорошенько. Обещаешь?
—Обещаю,— чтобы успокоить мать, согласился Батыр.
Мехриниса не уходила. Она неслышно двигалась по комнате, вытирая пыль и поглядывая на сына.
—Ойи,— сказал Батыр спустя некоторое время,— а тетя Ксения была права. «Каждой матери хочется женить сына, устроить его счастье,— говорила она.— Вот приедешь, мать начнет готовиться к твоей свадьбе».
—Женщина всегда поймет женщину,— улыбнулась Мехриниса.— Эй, Батыр, приедет ли она, если пригласим на твою свадьбу?
—Шутить-то она всегда шутила: «Пригласи меня на свою свадьбу». А так... Не знаю.
—Пригласим. Пусть приезжает. Сначала аллах, а затем твоя тетя Ксения помогли тебе остаться в живых.
—Правда... Если бы не она... Не только мне — всем нам семерым не подняться бы без нее.— Батыр задумался, вспоминая тяжелые дни.— Тетя Ксения потом всегда смеялась: «Будь у меня дочь, никуда бы я тебя не отпустила. Если бы захотел уехать, привязала бы, все равно увела б в зятья».
—Сразу видно — хорошая она женщина.
Глава двадцать седьмая
Солнце уже заливало светом все вокруг, а Батыр и Коля еще спали. «Сегодня выходной, пусть полежат»,— подумала Мехриниса, но, заваривая чай, вдруг встревожилась: «Не угорели ли они, спаси аллах! Поставив чайник на самовар, Мехриниса вошла в комнату. Братья спали таким сладким сном, что будить их не хотелось. Мехриниса прикрыла дверь, чтобы приглушить доносившиеся со двора детские голоса.
Батыр с первого же дня сдружился с Колей. Все свободное время они проводили вместе, перешептывались, заливались смехом, засиживались допоздна. Сейчас братья спали, крепко прижавшись друг к другу, точно им не хватало места на широкой постели. «Надо же так мучиться! — смеялась про себя Мехриниса.— Чем тесниться, лучше бы один из вас устроился с другой стороны сандала!» Братья спали вдвоем на одной подушке. Колина голова сползла вниз. Одну руку он подсунул брату под голову и, лежа на спине, тихо дышал. Батыр спал на боку, повернувшись лицом к Коле, и мерно посапывал. Глядя на них, Мехриниса улыбалась от радости. Даже родные братья, наверное, так не привязываются друг к другу. Что было бы, если б они невзлюбили друг друга? Когда Коля говорит Батыру «ака», у него с уст капает мед, а Батыр не может съесть и одной изюминки, не поделившись с Колей...
Махкам-ака еще до рассвета ушел в свою кузницу и так увлекся работой, что забыл о завтраке. Пришлось посылать за ним Остапа.
Семья редко собиралась за дастарханом в полном составе. Чаще всего отсутствовали Махкам-ака и Коля, работавшие посменно. У Батыра были неопределенные часы работы. Утром он уходил поздно и часто возвращался ночью.
Махкам-ака, войдя в комнату, сразу заметил, что за дастарханом нет старших сыновей.
—Не стала будить, пусть выспятся, потом позавтракают,— сказала Мехриниса.