Эхо Москвы. Непридуманная история
Шрифт:
К. ЛАРИНА: Прямо орден.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Еще раз, не знаю: за что купил, за то продаю.
К. ЛАРИНА: 16:00, мы даже музыку нашего сотрудника…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Не надо, хорошая музыка, завтра дам утром во время «Разворота».
К. ЛАРИНА: Новый слоган родился сегодня в программе… «Веник…». Не могу повторять. Я не могу повторить.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Веник – не сука.
К. ЛАРИНА: Спасибо. Это Матвей Ганапольский.
Алексей Голубев
«Лайв с пожара – это символично»
РОССИЯ/ МУРМАНСК/ КОМБИНАТ/ РЫБА /Корр. ТАСС Алексей ГОЛУБЕВ/. «Мурманский рыбокомбинат, производящий ежегодно 70 тыс. тонн рыбной продукции,
Это было мое первое новостное сообщение в жизни, которое разошлось во все крупнейшие российские и зарубежные агентства, газеты, теле– и радиоканалы. Я испытывал удовлетворение и даже гордость. Ведь для того чтобы новость вышла, ее должны были сначала проверить, отредактировать и одобрить шеф-редактор, выпускающий, корректор и кто-то еще главный из отдела по российским новостям. Важный и толстый шеф в брюках на подтяжках, затягиваясь сигаретой в тассовском кабинете с гигантским окном, хлопнул меня по плечу:
– Поздравляю, дружище. Это твоя первая новость в главном информационном агентстве страны.
В тот же миг я осознал, что она будет последней.
…Что может быть хуже, чем журналист, ищущий работу? Ничего. Во-первых, потому что в России найти нормальную работу журналисту довольно сложно. Наши учебные заведения выпускают сотни журналистов по всей стране ежегодно, рынок чрезвычайно переполнен. При этом журналистами хотят стать отнюдь не только выпускники журфаков.
Так или иначе, многие из тех, кому удается попасть в серьезное СМИ (а в подавляющем большинстве случаев это происходит посредством связей и знакомств), обречены на однообразный, монотонный и, по большому счету, никому не нужный труд. Можно, конечно, пробовать совершить карьерный рывок, но в этом случае ты принимаешь всем известные правила игры государственных средств массовой информации и действуешь в четких рамках, гласно или негласно установленных начальством (плохо это или нет в случае с казенными изданиями, я здесь судить не берусь).
Для нас, студентов конца первой путинской десятилетки, не на последнем месте были такие возвышенные понятия, как свобода слова, четвертая власть, острые вопросы, самореализация. Все это к тому времени уже было не совсем уместно на российском телевидении, однако вполне допускалось в ряде серьезных газет, куда многие и пытались пробиться.
Конечно, несбыточной мечтой, идеальным местом работы свободолюбивого и, безусловно, гениального журналиста казались открыто оппозиционная «Новая газета», журнал The New Times, радиостанция «Эхо Москвы». И если «Новая» пугала отдельными перегибами, а контора Лесневской становилась все более демшизовой, то «Эхо» оставалось профессиональнейшим СМИ на всем постсоветском пространстве, задававшим планку остальным. Именно в таком месте я и хотел работать.
Радио я любил с детства, слушал его практически круглосуточно и всегда мечтал быть ему сопричастным; есть у этого способа коммуникации что-то особенное и таинственное, но едва ли объяснимое. Журналистское образование я захотел получить именно для того, чтобы работать на радиостанции.
Все это, впрочем, не отменяло потребности зарабатывать на жизнь, и случай в ТАССе – это лишь один из не самых удачных примеров моего трудоустройства, однако перспектива написания скучных и никому не интересных новостных сообщений едва ли вселяла оптимизм.
После первой смены в главном информационном агентстве страны я с распечатанной новостью про рыбокомбинат отправился домой и решил, что такой журналистикой
В одном из эфиров на «Эхе» Марина Королева рассказывала, что ей можно написать письмо с просьбой о прохождении практики. Через пару месяцев, в первый день лета, я сидел в состоянии шока в гостевой комнате эховской редакции среди других таких же студентов различных вузов. Я и мои сверстники слышали голос Венедиктова с детства и даже видели его в телевизоре, куда он нередко приходил в далекие девяностые. И вот он, с пышной прической и бородой, сидит прямо перед тобой, что-то рассказывает и грозно предупреждает: самое главное на радио – время, поэтому не вздумайте опаздывать.
Между тем шок от пребывания на радиостанции усиливается по мере продвижения по ее знаменитому длинному коридору и достигает пика на редакционной летучке, во время которой ты живьем слышишь голоса, много лет звучавшие для тебя исключительно из приемника: Ганапольский, Бунтман, Орехъ, Венедиктов, Королева… Они настоящие!
Несмотря на шок, практиканты сразу же включаются в напряженную работу и выполняют те же функции, что и штатные сотрудники. Всю серьезность данного процесса мы осознали на второй день практики, когда на утреннее собрание практикантов в редакцию с опозданием в две минуты влетела растерянная студентка МГУ, которую тут же, прямо на пороге, развернули домой.
Венедиктов предупреждал – время.
Что сразу поражает на «Эхе», так это уровень доверия к сотрудникам со стороны начальства и степень ответственности самих работников. Почти все аудиофайлы, включая репортажи (т. н. пленки) корреспондентов, не проходят редактуру и оказываются впервые явленными миру непосредственно в эфире, поэтому если кто-то захочет сказать в своем материале, что США объявили России атомную войну, то об этом непременно услышит вся страна.
Еще одна особенность работы эховской редакции заключается в универсальности ее сотрудников, которые могут занимать сразу несколько должностей. Когда я пришел на «Эхо», то, к примеру, Таня Фельгенгауэр работала одновременно корреспондентом, выпускающим редактором, ведущей «Разворота» и ряда других программ, а также могла сесть на место инфореферента, где целый день записывала спикеров для новостей. Она же отвечала (и отвечает до сих пор) за составление расписания сотрудников, что, поверьте, очень непросто, и вы в этом еще убедитесь. Сегодня Таня, помимо всего прочего, является заместителем главного редактора и занимается разными административными делами.
Работу корреспондента, выпускающего и ведущего эфиров на моей памяти совмещали и другие эховцы – Инесса Землер, Ира Воробьева, Тихон Дзядко, Женя Бунтман, Леша Соломин, Оксана Чиж. Зам главного редактора Владимир Варфоломеев руководит информационной службой, работает на сменах выпускающего, ведет новости и свои знаменитые «Развороты». Человек-оркестр Леша Нарышкин одновременно и корреспондент, и ведущий нескольких программ, включая утренние эфиры, и – внимание – звукорежиссер. Все эти люди (и многие другие) блестяще справляются со своими обязанностями на любой должности и делают «Эхо» таким, каким вы его знаете.
Есть и другой секрет, который, на мой взгляд, делает «Эхо Москвы» успешным СМИ. Это система управления редакцией. На станции царят абсолютная диктатура и авторитаризм, которые, как показывает опыт, весьма эффективны, несмотря на все свободолюбие сотрудников. Алексея Алексеевича боятся и уважают, ибо он один вправе карать или поощрять (чаще поощряет), казнить или миловать (в основном милует).
Этим объясняется поведение сотрудников, которые перед появлением шефа в редакции нередко напоминают усердных чиновников какой-нибудь губернской администрации накануне приезда президента: все вокруг вдруг принимает рабочий вид, и каждый внезапно оказывается при деле.