Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
Чтоб стать мужчиной — мало им родиться,
Как стать железом — мало быть рудой:
Ты должен переплавиться. Разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.
Михаил Львов
Казалось, все предусмотрел Борис Павлович, стараясь выжить под пятой врага и научить этому других... Вот только незнание диалектики его подвело, хотя и не его одного — всех это подвело...
Он мечтал дожить до прихода наших, чтобы присоединиться к советским войскам. Тем не менее ни разу не заподозрил, не подумал, не предположил, что враг любой ценой постарается помешать этому. Но чтобы понять или предвидеть бесчеловечную, мерзеннейшую суть немцев, надо было самому иметь характер прохвоста. А Борис Павлович был романтиком, человеком искренним, добрым, оптимистичным. Ни на грамм в нем не было ничего злодейского, поэтому и не догадался, что перед отступлением немцы додумаются уничтожить всех мужчин, даже подростков и стариков — чтобы те не взяли в руки оружие и не повернули против них.
Да и не знали люди в оккупации, где находится фронт, насколько приблизился к ним, а значит, не могли рассчитать, когда следует остерегаться, убегать или прятаться. Партизаны тоже не доработали — да и не работали они вовсе, а дым в глаза пускали! — иначе знали бы и про фронт, и про повадки немцев при отступлении, и про приезд в Славгород большого отряда карателей... Именно партизаны не дали славгородцам шанса как-то уберечься, уцелеть, не снабдили их информацией. Зачем они нужны были, если не отвечали перед своей совестью за сохранность советских людей?
Ведь почти месяцем раньше, а именно 13 февраля 1943 года, карательный отряд, направленный захватчиками в село Зайцево Синельниковского района, за подрыв бронепоезда местными патриотами сжег практически все село. Осталось уцелевшими всего 17 дворов из 196-ти. Каратели расстреляли 69 человек мирных жителей, в том числе 9 женщин.
Как славгородские партизаны могли не знать этого, если это произошло рядом, в каких-нибудь 40-ка километрах от Славгорода? Почему не подумали, что та же участь может постичь и их поселок?
О расстреле Борис Павлович не мог говорить спокойно:
«Попал и я на расстрел... Немцы пришли в кузню прямо с утра, едва мы приступили к работе, и забрали нас. Повели...
Ну, я опущу некоторые подробности...
Расстрел производили не немецкие части, а карательные отряды. Там немцы только командовали, которые были из нестроевых. В частности, нас, славгородцев, расстреливали вольнянские и новогупаловские бандиты, предатели... Сначала я не знал кто они, а потом обо всех узнал!
Погнали нас за завод, туда, где Варька Сулима жила. Там была небольшая незастроенная площадка. И я слышу, что конвойные между собой о чем-то говорят, что-то обсуждают. Прислушался и понял, что они ждут приезда
И ходят же между нами — конвой... Я присмотрелся, вижу — рожи не немецкие. Форма немецкая и говорят по-немецки, а рожи наши. Я немцев духом чуял!
Я подошел к одному:
— Слушай, ты же не немец? Ты — русский.
— Was? Гав-гав-гав!!! Was ist los? — на меня по-немецки, мол, в чем дело.
— Да нет, не надо, ты не немец и по-немецки говоришь плохо, неправильно. Так куда нас хотят везти?
— Что тебе надо? Увидишь тогда... — прошипел он со злом уже на чистейшем нашем языке.
Ах ты гад, так ты свой! Но вижу, что и немцы тут есть. Я начал раздумывать, как оттуда убежать.
Один мужик опередил меня — попросился сходить в туалет. Его отпустили, причем без конвоя. Он пересек центральную дорогу, что идет на вокзал, прошел по направлению к железной дороге, на поле со старыми кукурузными стеблями, через которое я бежал домой после побега. Ну, думаю... спасется товарищ. Когда он, дурак, сделал там свое дело и возвращается. О, господи!
Я подошел к совсем другому немцу, спрашиваю, можно ли пойти в туалет. А он мне говорит: «Делай в штаны». Ну тут я окончательно понял, что дело плохо, но сделать уже ничего не мог...
А тут свыше команда, переиграли... Они хотели вывезти нас в степь, там расстрелять и зарыть, чтобы то место даже найти никто не мог. Но вот не получилось у них. И нас повели к мосту...
Но районный комендант — наш славгородский мужик, на элеваторе жил, «Заготзерне» — распорядился, чтобы 30% мужчин оставили для работы, потому что забрали всех от старого до малого. Больных, и тех с постелей поднимали.
Ну а кого же оставить? По какому принципу отбирать? Немцы не смогли тут определиться.
Мы для них были заложниками. Они знали, что мы не виноваты. Мы были просто заложниками. Нам мстили за разбитый поезд.
Так кого оставлять? Ну, дали право полиции вывести надежных людей. Пришел полицай Буренко. Ему говорят:
— Выбирай, кого там...
Он зашел в толпу согнанных и начал отбирать всех подряд. Немцы смотрят, они же людей не знают. А потом видят, что тот что-то не то делает, и выгнали его оттуда.
— Sind alle gut? — все хорошие? — рассвирепел немец и его под зад так ударил, что Буренко упал.
Тогда пригласили старосту колхоза. Тот вышел и говорит:
— Господин переводчик, скажите им, что я тут человек новый, людей не знаю. При прежней власти я тут не присутствовал, и ничьих не знаю способностей. Я доверяю сделать отбор своему заместителю Никите Филипповичу Ермаку.
Позвали Ермака. Тот вышел, вижу, сильно плачет...
— Я перед богом клянусь, что не знаю у кого что на душе... — он взял своего сына и своего зятя. — А за остальных я ручаться не могу.