Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
С расстрела Борис Павлович возвращался домой вместе с Алексеем. От Алексея он знал, что Петр убежал от карателей, а вот Евлампия Пантелеевна, прикрывавшая его побег, погибла.
Что-то путает Борис Павлович, рассказывая о том, как неожиданно ему было узнать о смерти тещи — он еще на расстреле знал об этом от Алексея. Или забыл обо всем со временем? Или в то страшное время не запоминал сказанное...
Но тогда он почувствовал, какая огромная пустота, случившаяся от всех потерь, начала заползать в его душу — не стало не только родителей жены, но и ее дедушки Алексея Федоровича. Беда пришла и к матери, потому что расстреляли его отчима Прокофия Григорьевича и родного дядю Порфирия Сергеевича… Эти люди были его миром, а теперь этот мир рушился, обламывался и исчезал… Теперь не имела значения степень его приязненности к погибшим, главным было то, что количество людей, в разную меру любивших его, резко сократилось. И их никогда больше не будет! И никто не появится вместо них — их места навсегда останутся незанятыми. Как много любви к нему не стало на свете! Ее расстреляли немцы...
Родственная любовь, так мало значившая для него, в которой, казалось, он никогда не будет нуждаться, возникла в его представлении главным фактором самой жизни. Что он значит без родных и близких, без их любви? А то же, что и солдат без побратимов и товарищей, — ничего. Один в поле не воин! Кто порадеет о нем и бескорыстно позаботится? О господи, ведь на это способны только те, кто старше нас, кто приложил к нам руку, отдавал свои силы для нашего счастья, отрывал от себя кусок хлеба, чтобы прокормить нас. Вот сколько их есть на момент взросления, столько и будет, больше никто не прибавится.
Значит, он не просто потерял родных и близких — он потерял свою силу, свою защитную стихию!
Вдруг он подумал о родном отце, и пожалел, что его нет рядом. Вот если бы отец появился, если бы возник откуда-то, то одной любящей душой у него бы прибавилось. Зачем он остался с живыми? Ага… за ним стоят долги, много долгов. Надо начинать раздавать их…
— Первый долг — предать погибших земле, — вслух сказал он, на что Алексей недоуменно оглянулся, но промолчал.
Они подходили к своему двору.
Угон в Германию
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Константин Симонов
Перевернутые ценности немцев
Идеология немцев — это, говоря по большому счету, идеология паразитов, агрессивных паразитов. И вот почему.
В различных странах империализм имел свои особенности. Всего ранее он стал складываться в Англии, где приобрел по преимуществу колониальный характер.
Французский империализм отличался ростовщическим характером. Французские капиталы вкладывались главным образом в государственные займы и отчасти в колонии. В гораздо меньшей степени помещались они в промышленные предприятия.
Германия представляла третью разновидность империализма. В результате франко-прусской войны завершилось ее объединение и образование Германской империи. Но капитализм в Германии начал развиваться значительно позже, чем в Англии или даже во Франции. Немцы до сих пор любят повторять знаменитое выражение, что Германия пришла «к столу капиталистических яств, когда места были заняты», несмотря на то что оно сказано не их классиками[32]. Имелись в виду, конечно, колонии.
Последние десятилетия XIX века характеризовались борьбой за захват еще свободных территорий; шел лихорадочный раздел мира. К концу этого века ни в Африке, ни в Полинезии, ни в Азии, ни в Америке уже почти не осталось незанятых земель, представляющих интерес для захватчиков. Возникла задача передела мира между сильнейшими державами, одной из которых была Германия. Но лишь в 80-х годах прошлого века приступила она к захвату колоний. Спустя десятилетие именно германский империализм поставил со всей резкостью вопрос о коренном переделе мира. В этом проявилась другая особенность германского империализма — его исключительно агрессивный характер.
С тех пор задаче по переделу мира служат внешняя политика и дипломатия руководящих империалистических государств.
Но ведь в соответствии с человеческой моралью принято, если не изживать, то скрывать звериные инстинкты и наклонности! Вот это и заставило немцев, а теперь и всех англосаксов, подменять понятия и называть вещи чужими именами. А параллельно с этим лгать, лгать и лгать, чтобы никто не догадался, что в главную добродетель мира они возводят свой эгоизм.
Совершенно неправильно говорить, что они руководствуются двойной моралью, нет — они живут по полиморали, или антиморали. В отношении своих (немцев) они соблюдают моральные и правовые заповеди, в отношении чужих — считают такое соблюдение предосудительным. По отношению ко всем остальным нациям, народностям, этническим группам немцы применяют отдельную мораль, для каждого она у них специфическая и, конечно, ущербная, ибо лишена прав человека. Отсюда вытекает глубочайшая ценностная болезнь их мозгов.
Мы уже упоминали и приводили примеры об отсутствии у немцев милосердия, сострадания к слабым и о культе силы. То есть человеческое, духовное у них находится на втором плане, а звериное, дикое — на первом.
Вот так и мир оккупации жил перевернутыми ценностями и понятиями, поддерживаемыми оккупантами сознательно. Например, они сгоняли все мужское население с мест, откуда отступали под напором Красной Армии, и если не расстреливали его, то гнали впереди себя на запад. И называли это... эвакуацией в Германию. Смех! Чем бы для угоняемых закончилась эта «эвакуация», они не говорили.
— Куда вы нас гоните? — спрашивали угоняемые. — И зачем?
— Нада эвакуайтен! Германия, Великий рейх! — в ответ прогавкивали они, по существу, ничего не объясняя своим «нада».
И пугали, что придут советы и будут всех, кто жил в оккупации, — бах-бах.
Эвакуация, как ее понимали тогда советские люди, — это уход вглубь своей территории в случае возникновения опасности. Но причем тут Германия и «Великий рейх»? Разве они стали своими для оккупированных людей, к кому немцы вторглись с оружием, кого мордовали и расстреливали?
Да и для немцев откат в свое логово тоже был не эвакуацией! Это было всего лишь драпаком с чужих территорий, куда они алчно влезли, это было кувыркание после пинка под зад. А для оккупированных людей — угоном в неизвестность. Кому немцы пытались навязать мысль, что они и их страна стали для советских людей своими? Кого они пытались обмануть? И неужели они сами верили в этот обман? В конце концов — в эвакуацию не загоняют силком, угрозами, под дулами автоматов!
Но дадим слово Борису Павловичу.