Эхо Великой Песни
Шрифт:
Она будет черпать энергию от солнца и насыщать наши кристаллы. Королева Кристаллов, как сказала нам Софарита, постоянно испытывает голод и тоже рассчитывает на нашу пирамиду, чтобы питаться от нее.
— В таком случае Ану нужно остановить, — заявила Межана. — Он не должен завершать пирамиду.
— Я не мог бы остановить его, даже если бы захотел. Но мы не сможем больше снабжать его провизией и сообщаться с ним. Потому-то он и попросил второй сундук, чтобы питать своих рабочих энергией кристаллов. Он отрезан от нас, Межана. Остается надеяться, что мы побьем алмеков до того, как он достроит пирамиду.
— Есть еще новость, кузен, — продолжил Капришан.
— Надеюсь, хорошая?
Толстяк пожал плечами.
— Царь грязевиков бежал из города. Попросил коня, чтобы покататься в парке, и сбежал — не знаю уж, к добру это или к худу.
— Все равно. У нас нет времени поднимать племена. Будем драться в одиночку.
Капришан посмотрел на приближающиеся вражеские ряды.
В сумерках их движение казалось нечеловечески стройным, как будто на город надвигалась колонна муравьев, Капришан передернулся — мысль о насекомых вызвала у него зуд.
— Отменная выучка, — проговорил он. — Посмотрите, как они идут. Железная дисциплина.
Солнце за спиной у защитников погрузилось в кроваво-красное море.
«Седьмой змей» скрылся за горизонтом.
Метрас настоял на том, чтобы Талабан занял свою прежнюю каюту, и аватар с благодарностью согласился. Теперь, стоя на маленьком балконе, он смотрел назад, на башни Эгару, освещенные заходящим солнцем. Когда город скрылся вдали, по телу Талабана пробежала дрожь, и им овладело чувство, будто он простился с Эгару навсегда. У него было не так много друзей среди аватаров, но это не означало, что он не любил их. Этих людей он знал почти двести лет, уважал их, восхищался ими. В сущности, они были его семьей — ведь почти все аватары, пережившие катастрофу, состояли в родстве друг с другом.
Теперь он оставлял их на произвол судьбы.
Он поступил так, чтобы спасти их, и все-таки в это мгновение чувствовал себя дезертиром.
— Это не так, — сказала Софарита, и он медленно обернулся.
Она стояла на пороге, держа в тонкой руке кубок с водой, ослепительно красивая в своем голубом платье. Волосы она гладко зачесала назад, и стройная шея притягивала взор Талабана, — Подслушивать некрасиво, — заметил он.
— Я не всегда могу удержаться. Особенно если люди поблизости от меня испытывают бурные чувства.
— Близкие вам люди? — с улыбкой уточнил он.
— Те, что находятся поблизости, — повторила она, залившись легким румянцем.
— Раз вам известны мои мысли, то известно и то, что я испытываю к вам. Вас это беспокоит?
Теперь настал ее черед улыбнуться.
— Нет. Порой мне даже приятно… что меня так высоко ценят. Что порождает в тебе желание, Талабан? Мое тело?
Мой дар? Или то и другое вместе?
Он взял ее руку и поцеловал.
— Хотел бы я на это ответить. Хотел бы найти нужные слова. Но в тот первый миг, когда я увидел тебя, меня словно молния пронзила. С тех пор ты всегда в моих мыслях.
— Нам нельзя быть любовниками. — Она осторожно отняла у него руку, и ему показалось, что в ее голосе звучит сожаление. — Моя сила растет день ото дня, и я боюсь, что если мы предадимся любви, ты умрешь. Я вбираю не только энергию кристаллов. Я начинаю… но не будем об этом… — Софарита вышла на балкон.
Эгару исчезал из виду. Талабан, став у нее за спиной, положил руки ей на плечи, и она вздрогнула.
— Не надо любить меня, Талабан.
— Как будто у меня есть выбор, — засмеялся он.
— Выбор есть у всех. — Софарита повернулась спиной к перилам, и Талабан почувствовал, что она отталкивает его, хотя их разделяло несколько футов. — Вдумайся: ты видишь перед собой женщину, но я уже не простой человек из плоти и крови.
Я превращаюсь в кристалл. Медленно, но превращаюсь. Разве любовь к Криссе ничему тебя не научила?
— Сейчас речь не о ней, — сказал Талабан, больно задетый, ее словами.
— Как странно, что тебе довелось любить двух женщин, пораженных кристальным недугом.
— Это нечестно, Я не знал, что ты больна, когда увидел тебя впервые. И Крисса была здорова, когда мы заключили помолвку. Не надо хитрить со мной, Софарита. Если бы я приехал в твою деревню и увидел, как ты работаешь в поле, я, наверное, все равно полюбил бы тебя. Прочти мои мысли, если сомневаешься во мне. Загляни в мое сердце. Разве видишь ты там что-то низкое?
— Нет. Ничего. Ты хороший человек, Талабан. Но ведь я больше не крестьянка. Я нечто гораздо большее и неизмеримо меньшее. — Софарита внезапно поморщилась:
— Мне надо отдохнуть.
— У тебя что-то болит?
— Немножко. Это пройдет.
Он посмотрел, как она покачивает бедрами, идя через каюту, и у него захватило дух. Мысли у него мешались. Чего бы он ни дал за то, чтобы прижать ее к себе, спустить голубое платье с ее белых плеч.
В дверь каюты постучали.
— Войдите, — сказал Талабан, и вошел подвижник Ро.
— Я вам не помешал?
— Нисколько. Могу я предложить вам вина?
Ро помотал головой и сел. Вид у него был озабоченный.
— Что вы думаете о Софарите? — спросил он.
— В каком смысле?
— О ее здоровье.
— Думаю, что все хорошо. Впрочем, нет… Ее что-то беспокоит.
Ро кивнул.
— Боли будут усиливаться, и у нас могут возникнуть затруднения.
— Я слушаю вас.
— Свою силу она черпает из кристаллов. В Эгару их тысячи, но у нас здесь только сундук, зи-луки и наши личные камни.
Солнцестрел Раэль перенес на городскую стену. Я предупредил ее об опасностях путешествия, и она воздерживается, стараясь не прибегать к корабельной энергии.