Эхо войны
Шрифт:
— Ничего — коротко заметила девушка.
— Вон там — не согласился я, указывая вниз, где на дне соседнего с нами ущелья, под самой стеной из каменных обломов, лежал пыльный кусок железа.
— Металлолом — изрекла Инга, внимательно осмотрев указанный мною хлам — Ржавая штуковина, скрученная, старая, некогда покрашенная, потом смятая. И что в ней?
— Цвет покраски — пояснил я, высматривая место, где удобней спуститься.
— И что в нем?
— Посмотришь за мной?
— Посмотрю — кивнула Инга, убирая бинокль и ложа руку на ремень винтовки — Так что там с цветом, Битум? Или прикажешь девушке умирать от любопытства?
— Он
— Спускайся — отозвалась Инга — Умеешь ты девушек заинтересовать.
— Я быстро….
Сказано — сделано.
Мне понадобилось немного времени на спуск, осмотр мятой железки и возвращение. Уложился минут в семь. За это время грузовик проехал дальше, поэтому поднимался я с учетом оного, пробежав сначала по дну рукотворного каньона, ориентируясь на медленно шагающую Ингу. И на топающего за ней звероподобного Бориса, вымахавшего на вершину холма как медведь на сопку.
— Что там? — рявкнул главный. Инга промолчала, уступив право спрашивать старшему. Я кобениться не стал.
— Хреново!
— Точнее формулируй — рыкнул Борис, протягивая мне руку.
— Это Хурма — вздохнул я, проигнорировав руку чужака и поднявшись собственными силами.
— Да хоть лимон! Или абрикос! Точнее выражай мысль, Битум. Иначе я поступлю с тобой как товарищ Сухов с басмачами.
— Не знаю таких — пожал я плечами — Объясню, не торопите.
— Че там, Битум-джон? — завопил с другой стороны трассы Косой Ильяс, бликуя на солнце очками.
— Остатки Хурмы — крикнул я в ответ и, поняв, что второй проводник не сообразил, добавил — Хурма Андрея! Мы же видели, как он ее красил!
— Вай-вай! — Ильяс аж присел, схватился за голову — А сам он?
— Тут только кусок железа — пожал я плечами и мягко сдвинулся в сторону, избегая хватки не выдержавшего Бориса. Хватки его ручищи избежал, но меня сцапали за плечо сзади и мягко промурлыкали:
— Битум, нам тоже расскажи, ладно? А то ножиком ткну.
— Расскажу. В этом тайны нет. Но рассказывать особо нечего.
Мы прошли двадцать шагов по гребню рядом с дорогой, следуя за медленно ползущими машинами. На двадцать первом шагу я завершил простой рассказ.
Был у нас Андрей Хурматов. Русский парень, коренной житель города, родившийся уже ПОСЛЕ. Его отец всю жизнь отпахал на карьере, доработался до силикатной болезни легких и до должности старшего механика на одной из многочисленных ремонтных площадок карьера. Папаша, уже потом, когда умирал от жестокого силикоза в условиях полного отсутствия лекарства, сквозь кашель и дикую одышку, повлиял-таки на мозги сына, заразив его жаждой наживы. Грех такое говорить, но лучше бы старик умер пораньше, до того как забил мозги сыну жаждой разбогатеть в мгновение ока.
Рассказал вроде как старший Хурматов, что перед самым началом бардака завезли на карьер партию современной техники, среди коей имелось три бульдозера. И поставили в отстойник временный на период заполнения бумажек. Папаша говорил много и долго. Больше бредил — как казалось слушателям. Секрета кстати не делали — трудно что-то утаить, если умирающий человек в каждом подходящем видит сына и начинает выкладывать все начистоту.
Итог болтовни — Андрей Хурматов парнем оказался крайне упертым, сумел он таки восстановить из хлама битую-перебитую Ниву сохраненную семьей и стоявшую там же где они и жили — в небольшом прибазарном бетонном
Отремонтированная машина заработала, несколько канистр с бензином Андрей выпросил у Бессадулина, пообещав ему щедрые проценты буде удастся разжиться находками. От него же ему досталась старая банка с темно-оранжевой краской. Ею он покрыл машину, после чего и к нему и к Ниве разом прилипло прозвище Хурма — по названию одноименного фрукта. На следующий день после завершения подготовки, будто судьба велела, скончался Хурматов старший. Еще через сутки Андрей сел за руль Хурмы, посадил рядом сына подростка тринадцати лет, на заднее сиденье плюхнула зад его тогдашняя девка поражавшая всех большой грудью, умением ругаться, убойным кариесом и фонтаном гнилого смрада изо рта. И странная команда на оранжевой машине пофыркивающей мотором, дребезжа, укатила прочь из города.
Все. На этом история кончается вместе с реальными фактами. Про домыслы лучше молчать — если их послушать, то ничем не подкрепленные выдумки разнятся кардинально. То вроде бы их в двадцати км от города сожрали твари, а машина целехонькая стоит на обочине, надо лишь дойти и забрать — она типа на ходу, ключ в замке зажигания, баки почти полные. Еще болтают, что они попали в аварию, разбились насмерть. Другие уверенно заявляют, что Андрея и его спутников поглотила Яма. Некоторые шепотом поведают, что оранжевая Хурма добралась до Ташкента — что и было их тайной целью! — и вскоре Андрей приедет обратно во главе колонны нагруженной русской водкой и китайской армейской тушенкой и раздавать груз станут бесплатно. Еще кто-то вякал, что оранжевую Ниву видели на пятьдесят первой пусковой площадке космодрома Байконур. Причем заявляли с уверенностью — именно на пятьдесят первой пусковой площадке. Дальше, совсем невнятно и явно смущаясь, добавляли, что имелись все явные признаки пуска ракеты, а на водительском сиденье Хурмы лежит записка с короткой надписью «Все будет хорошо!». Другие поправляли — не на сиденье, дурень, записка-то, а зажата она под дворником на стекле и немножко обуглена по краям — не иначе выхлопом ракетным задело. Ну да. Куда же ты рванул, Андрюша?
А настоящая жестокая правда вот она — лежащий в песке кусок грубо покрашенного металла. Цвет тот. В машинах я не спец, но это сильно покореженный проржавелый капот. Тот самый по которому Андрей Хурматов сначала ожесточенно стучал киянкой, а потом водил кисточкой испачканной в оранжевой краске, в то же время, рассказывая помогающему сыну, что когда они вернутся на бульдозере, то работы у них будет много, а заработка еще больше. И что сам Пахан и Бессадулин будут подбегать и заискивающе спрашивать: «ну что, Андрюша, поработаем сегодня? Топливо-то мы уже приготовили, водочки сто грамм стартовых налили, а сыночку вашему нашли настоящую кока-колу — с пузырьками шипучими!..».
— Бред какой-то — протянула девушка.
— Обычное дело — не согласившись, прогудел Борис — Наших вспомни-ка! Так вот за костерком вечерним соберутся мужики, раздавят банку самогона свекольного, понапридумывают ерунды всякой — а с утра сами же и верят! И начинают устраивать такие вот экспедиции за мифическим добром, зачастую больше никогда не возвращаясь. Люди бывают глупыми, бывают жадными, но хуже всего, когда они и глупы и жадны одновременно. Битум, ты железяку осмотрел, скажи-ка, что думаешь?