Эхо
Шрифт:
Наконец он нашел то, что искал. Иогдо тут спрямлялась метров на пятьсот, дальше русло тоже хорошо проглядывалось, а там, где надо было садиться, по обоим берегам громоздились удобные для скрытен плечики в густом подбое ползучей березки. Причем одно плечо выдавалось далеко вперед. Кеша решил, что там сядут Никита с Валей, а он на другом по правому берегу. Они пропустят оленей и начнут стрельбу только после того, как выстрелит Кеша. Тогда не зевай!
Все рассчитал, прикинув мысленно, как это будет, и остался очень доволен. В этом месте и хорош был ветровой тягун, как в трубу, дуло с верховьев на стрелков. Тут если даже
На табор Кеша вернулся по ночи. Стояла полная луна, было морозно, но в самый раз, как это всегда бывает в короткую пору предзимья, когда только-только встали реки, укрепился лед и первым снегом – переновой, как пуховиком, покрыло землю.
Охотники спали: в палатке было тепло, уютно и бокотал на замечательной Кешиной печке чайник, заваренный в самый раз, как он любил.
Все было продумано, все было готово к охоте.
И все-таки первых оленей они пропустили. Стадо (штук семьдесят) прошло под утро мимо их табора. Всполошились собаки, подняв неимоверный крик. Но животные, только прибавив ходу, не обращая на них внимания, прошли совсем рядом. Кеша еще видел их, выскочив на волю в одних подштанниках и босой, и карабин прихватил. А что если шатун?! Но стрелять не стал, поглядел на стадо, перебирая босыми ногами, негодуя и радуясь. Жалко было, что просчитался, ходко шли олени, но радостно, что точно выбрал место, что не минуют его западни остальные и охота должна вроде бы состояться.
Выбежали Никита с Валей, пока напяливали на себя одежку, обувались – прозевали стадо.
– Где они? Где?
А их уже нету.
– Кто, олени?! У них в заднице пропеллер, – пошутил Кеша, – как реактивщики, прут.
– Что не стрелил?
– Оглохнем ишшо, – махнул рукой и полез в палатку. Наскоро похлебали чаю, вареху не готовили, доели вчерашнее и вышли на засидки. Собак оставили у палатки привязанными. Шли по теми, поглядывая настороженно вперед, не появится ли новое стадо. Было тихо, морозило, и все еще светлели звезды словно бы в порыхлевшем мягком небе.
Мужики поварчивали на Кешу, что шибко далеко выбрал место для засидок, но шли легко, не отставая.
– Сагжой, – называя оленя по-ангарски, весело откликался Кеша, – зверь хитрый. Мигом учует наш табор. Повернет и другим закажет.
– Ну-ка! – выкрикнул Никита.
Был он много старше Кеши, но своего опыта бригадиру не навязывал, позволяя только вот так неопределенно сомневаться. За плечами Никиты большая жизнь на Севере. И неграмотность ликвидировал среди эвенков, сам не шибко грамотный; был у них председателем колхоза, приучал к оседлой жизни, внедрял в их быт коров, работал заготовителем, да мало ли кем был за свои уже немалые годы. И теперь без тайги не живет. Позовут – на любое мероприятие откликнется.
Кеша Никиту позвал в бригаду. «Иду», – и вся присказка.
Оленей ждали пристально, выглядывая чистую белую дорогу реки, чуть только побитую следом первого стада. Но появились они все-таки внезапно. «Как с неба слетели, – подумал Кеша, вздрогнув от неожиданности. – Только в сей миг не было. И вот они…»
Животные шли быстро. Была в этом движении осмысленная озабоченность, словно торопились куда-то – не опоздать бы. Сперва даже показались они людскою толпой, а если точнее, солдатами на марше, когда нарушенные быстрой ходьбой ряды и колонны живут своей суетной жизнью, где один движением подгоняет другого, а впереди более сильные все надбавляют и набирают шаг.
Впереди стада шел вожак. Он был крупнее всех остальных и уже издали отличался темной шкурой – серо-каштановый в рыжину. За ним шло еще пять оленей, почти таких же крупных, как и он, держась друг от друга на небольшом, но все-таки заметном расстоянии, – свита, а дальше валом катило стадо.
Кеша попробовал издали посчитать животных, но сбился уже на шестидесяти, тут же и обругав себя за ребячество. «Что толку считаться?… Наше будет нашим».
Вожак приближался. Сильные, чуть лопатистые ноги легко несли его большое тело. Хвост был опущен, и мягко при быстрой ходьбе трепыхалось брюхо – признак, что вожак не слышит опасности. При любой настороженности, даже самой малой, олень подбирает брюхо, и хвост его, коротенький и нелепый, резко поднимается. И уж совсем плохо, если хвост этот начинает крутиться из стороны в сторону. Даже на полном беге олень способен мгновенно остановиться и стремглав уйти в обратную.
Этот шел свободно и легко, не подозревая беды, слушал мир, вылавливал в нем что-то, часто поднимая длинную морду и ширя без того большие ноздри.
Вожак делал скидки, то уходил к одному берегу, то к другому, словно бы искал выход из тесно спружившего реку каньона.
Кеша слышал, как звонко и ритмично постукивают, словно кастаньеты, оленьи позданки – роговые отростки на ногах позади копытцев, как мощно и глубоко дышат животные и над ними стоит тот особый шелест, шорох и треск, который можно услышать только среди большого оленьего стада.
И еще услышал Кеша потаенным слухом, как взволновались, как замерли в нетерпимом ожидании на том берегу Никита и Валя. Но все еще не стрелял, подпуская вожака все ближе и ближе к тому скалистому плечику, за которым скрывался сам.
И когда волнение тех, на противоположном берегу, уловил и вожак, весь подобравшись и вскинув мускулистый коротыш хвоста, Кеша выстрелил ему в голову. И тут же, без интервала, сухо и одновременно хлестнуло еще два выстрела. За ними уже строенно, – еще, еще и еще… И не было всполошенных, грязных хлопков вразнобой, когда ничем не ограниченный азарт и хаос убийства охватывают стрелков.
Бригада Кеши, не сговариваясь, била точным, организованным залпом. И даже после того, как сменили обоймы, ритм стрельбы не изменился и строенный залп по-прежнему рвал тишину, откликаясь в скалах организованным эхом.
После первых же выстрелов, когда на льду рядом с вожаком умирали еще двое из его свиты, когда, разбрызгивая фонтаном кровь, кругами стремительно извивался другом, и еще один, бодая лед, пытался встать на подломленные ноги, стадо, накатившись на своих вожаков, вдруг закружилось, и животные, вместо того чтобы спасаться бегством, прижимались к скалам и толклись на месте, ожидая неминуемого.
Уже не хоронясь, встав в полный рост, люди расстреливали их без лишней спешки, без таких необходимых в минуту пагубной страсти криков, организованные как бы само собою происшедшим слаженным ритмом пальбы.
– Почти нюнгундяр прожил, а такого не видел, – сказал Никита, почему-то по-эвенкийски произнеся шестьдесят, идя навстречу Кеше и показывая рукой на поверженных оленей.
– Нюнгундяр, – передразнил Кеша. – Я их до шестидесяти досчитал и со счету сбился… Обснимать, братва, надо!