Чтение онлайн

на главную

Жанры

Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви
Шрифт:

«Позволь доложить, – утешала она «друга милого и любезного» после очередной его обиды, – что я весьма помню о тебе. А сей час, окончив тричасовое слушанье дел, хотела послать спросить. И понеже не более десяти часов, то пред тем опасалась, что разбудят тебя. И так не за что гневаться, но в свете есть люди, кои любят находить другим людям вины тогда, когда надлежало им сказать спасибо за нежную атенцию всякого рода. Сударка, я тебя люблю, как душу» [41]. Если же она по-настоящему сердилась, то не скрывала этого: «Вы и вам дурак, ей Богу ничего не прикажу, ибо я холодность таковую не заслуживаю, а приписую ее моей злодейке проклятой хандре» [42]. Она была снисходительна к его капризам, находя подобную страстность лестной, и старалась понять его терзания: «Вздор, душенька, несешь. Я тебя люблю и буду любить вечно противу воли твоей», или еще нежнее: «Батинька, мой милой друг. Прийди ко мне, чтоб я могла успокоить тебя безконечной лаской моей» [43]. Часто ей приходилось брать на себя роль утешительницы, чтобы любовью смягчить душу этого рассерженного и мятущегося человека.

Настроение Потёмкина менялось

так стремительно, что любовники порой шутили об этом. «Что-то написано было на сем листе? – пишет она, притворяясь, будто не прочла одно из его гневных посланий. – Уж верно брань, ибо превосходительство Ваше передо мною вчерась в том состояло, что Вы были надуты посереди сердца, а я с сокрушенным сердцем была ласкова и искала с фонарем любви Вашей утомленную ласку, но до самого вечера оная обретать не была в силе. ‹…› Брань родилась третьего дни оттого, что я чистосердечно искала дружески ‹…› изъясниться с Вами о таких мыслях, кои ‹…› были в собственную Вашу пользу. Вчерась же вечеру я поступала с лукавством нарошно. Признаюсь, нарошно не посылала к Вам до девяти часов, чтоб видеть, приидешь ли ко мне, а как увидела, что не идешь, то послала наведаться о твоем здоровье. Ты пришел и пришел раздут. Я притворялась, будто не вижу ‹…› погоди маленько, дай перекипеть оскорбленному сердцу. Ласка сама придет везде тут, где ты сам ласке место дашь» [44]. Возможно, после этого Потёмкин отправил ей вместо письма чистый лист бумаги. Чувства императрицы были задеты, но в то же время это ее позабавило, и она наградила его целым списком нежных имен: «Ныне вить не апрель первое число, что прислать бумагу и в ней написать ничего. Знатно сие есть следствие Вашего сновидения, чтоб лишней ласкою не избаловать. Но… иногда и я не догадываюсь, что безмолствие значит. Но, как бы то ни было, как я ласкова, то от Вас зависит платить нас неравной монетою. Гяур, Москов, казак яицкий, Пугачев, индейский петух, павлин, кот заморский, фазан золотой, тигр, лев в тростнике» [45].

Навязчивая потребность Екатерины в эмоциональной поддержке («жестокая нежность») скрывалась за ее сдержанным немецким темпераментом, рядом с которым стало бы трудно дышать любому мужчине, не говоря уж о донельзя беспокойном Потёмкине. Он получал все, что хотел, и, избалованный любимой женщиной, быстро поднялся до высот власти; нервозность, поэтическая театральность и славянское упрямство мешали ему расслабиться и позволить себе просто быть счастливым: «спокойствие есть для тебя чрезвычайное и несносное положение». Ему нужен был простор, чтобы дышать. Его беспокойность привлекала ее, но в то же время и обижала: «Я пришла тебя будить, а… в комнате тебя нету. И так вижу, что только для того сон на себя всклепал, чтоб бежать от меня. В городе, по крайней мере, бывало сидишь у меня… а здесь лишь набегом. Гаур, казак москов. Побываешь и всячески спешишь бежать. ‹…› Сему смеяться станешь, но, право, мне не смешно видеть, что скучаешь быть со мною…» [46]. Но Потёмкин не менее искусно манипулировал людьми, чем сама Екатерина. Когда гордыня или беспокойство заставляли его избегать общества императрицы, он делал все для того, чтобы она это заметила. «Я никогда не решусь придти, если вы не предупредите меня» [47], – как-то раз пишет она в сердцах. Живой ум Потёмкина легко пресыщался, хотя общество Екатерины всегда было ему приятно. У них было слишком много общего.

Несмотря на осведомленность в философии Просвещения, Потёмкин обладал подлинно русским характером, и потому ему было трудно относиться к женщине как к равной себе, особенно если она была наделена такой властью и такой сексуальной независимостью. Он потворствовал своему эгоизму, но это объясняется его непростым положением: он испытывал огромное давление и в политическом, и в личном отношении. Оттого он и заставлял Екатерину страдать, неистово ревнуя ее к другим мужчинам – что было глупостью, поскольку она была бесконечно ему предана. Роль официального любовника нелегко давалась этому властному человеку.

Сначала он ревновал ее к Васильчикову. Тогда Екатерина, желая доставить ему удовольствие, поручила ему переговоры об условиях отставки «Ледяного супа» – иными словами, размер выплат прежнему фавориту: «…умнее меня отдаю на размышление сию статью и ‹…› прошу умеренно поступать». Это письмо позволяет нам оценить ее удивительную щедрость. «Деревень… более двух не дам, – пишет она Потёмкину. – Деньги я в четыре приема давала, а сколько всего, не помню, а думаю – около шестидесять». Вместе с приютившим его ранее Елагиным Потёмкин договорился с Васильчиковым о весьма выгодной для последнего сделке, хотя по сравнению с тем, что получали потом его преемники, это богатство кажется ничтожным. К тому времени Васильчиков уже уехал из дворца и жил у своего брата; теперь он получил особняк с полной отделкой, 50 000 рублей на обустройство дома, ежегодную пенсию в 5 000 рублей, деревни, столовые приборы, отрезы льна и серебряный сервиз на двадцать персон, несомненно включавший в себя миски для холодного супа. Васильчиков, как несчастная «содержанка», был вынужден «низко кланяться» и благодарить Потёмкина – и благодарность эта имела основания [48]. Вот первый пример того, что Потёмкину была чужда мстительность как в интимных, так и в политических делах. Так или иначе, он продолжал терзаться неизбежной унизительностью своего положения: Екатерина могла в любой момент избавиться от него, как избавилась от «ледяного супа».

«Нет, Гришенька, – пишет она Потёмкину после ссоры. – Статься не может, чтоб я переменилась к тебе. Отдавай сам себе справедливость: после тебя можно ли кого любить. Я думаю, что тебе подобного нету и на всех плевать. Напрасно ветреная баба меня по себе судит. Как бы то ни было, но сердце мое постоянно.

И еще более тебе скажу: я перемену всякую не люблю». Екатерину задевало, когда ее считали распутницей: «Когда вы лучше узнаете меня, вы будете уважать меня, ибо, клянусь вам, что я достойна уважения. Я чрезвычайно правдива, люблю правду, ненавижу перемены, я ужасно страдала в течение двух лет, обожгла себе пальцы, я к этому больше не вернусь. Сейчас мне вполне хорошо: мое сердце, мой ум и мое тщеславие одинаково довольны вами. Чего мне желать лучшего? Я вполне довольна. Если же вы будете продолжать тревожиться сплетнями кумушек, то знаете, что я сделаю? Я запрусь в своей комнате и не буду видеть никого, кроме вас. Если нужно, я смогу принять чрезвычайные меры и люблю вас больше самой себя» [49].

Однако даже ее ангельское терпение имело свои пределы: «Буде Ваша глупая хандра прошла, то прошу меня уведомить, ибо мне она кажется весьма продолжительна, как я ни малейшую причину, ни повода Вам не подала к такому великому и продолжительному Вашему гневу. И того для мне время кажется длинно, а, по нещастию, вижу, что мне одной так и кажется, а вы лихой татарин» [50].

Переменчивый характер Потёмкина обострял их чувства, но эти перепады настроения были чрезвычайно утомительными. Его вызывающее поведение странным образом не помешало ему сохранить любовь и уважение Екатерины, хотя его выходки были откровенной манипуляцией. Екатерина восхищалась его страстностью, а ревность ей льстила, однако почувствовав себя свободно, он заходил слишком далеко. Потёмкин даже грозился убить всех иных претендентов на ее сердце. «Фуй, миленький, как тебе не стыдно. – отчитывала она его. – Какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто место твое займет. Похоже ли на дело, чтоб ты страхом захотел приневолить сердце ‹…› Признаться надобно, что и в самом твоем опасеньи есть нежность. Но опасаться тебе причины никакой нету. Равного тебе нету. Я с дураком [Васильчиковым] пальцы обожгла. И к тому я жестоко опасалась, чтоб привычка к нему не зделала мне из двух одно: или навек безщастна, или же не укротила мой век… Теперь читай в душе и в сердце моем. Я всячески тебе чистосердечно их открываю, и естьли ты сие не чувствуешь и не видишь, то недостоен будешь той великой страсти, которую произвел во мне…» [51]

Потёмкину нужно было знать обо всем. Он предъявлял Екатерине претензии в том, что до него у нее было пятнадцать любовников. Нечасто обвинение в распутстве столь откровенно высказывалось в лицо императрице. Но Екатерина постаралась успокоить его ревнивое сердце, написав письмо с заголовком «Чистосердечная исповедь». Это удивительный документ, не свойственный ни одной эпохе. Подлинно женский, исповедальный тон письма кажется вполне современным для XXI века, по-житейски практичная этика явно принадлежит XVIII веку, а влюбленность и откровенность – вневременные ощущения. Готовность императрицы отчитаться о своей сексуальной жизни поистине уникальна. Она пишет Потёмкину о четырех любовниках, предшествовавших ему: это Салтыков, Понятовский, Орлов и Васильчиков. Об отношениях с Салтыковым и Васильчиковым она сожалеет. Потёмкин же в этом рассказе предстает героем-великаном, «богатырем»: «Ну, Госп[один] Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих. Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе [Салтыкова] да четвертого из дешперации [Васильчикова] я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих, естьли точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и естьли б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась». Затем Екатерина излагает свои представления о том, какова ее натура: «Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви». Это не нимфомания, которую ей приписывали школяры, а трезвое признание своих эмоциональных потребностей. В XVIII веке эту особенность характера назвали бы sensibilit'e (чувствительность); XIX век увидел бы здесь поэтичное проявление романтической любви; сегодня мы понимаем, что это всего лишь одна из частей сложной и страстной натуры.

Их любовь друг к другу была безгранична, но буйный нрав и жажда власти Потёмкина становились причиной постоянных ссор. Тем не менее Екатерина оканчивает свою исповедь таким предложением: «…есть ли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду» [52].

8. Власть

Она от него без ума. Они должны очень любить друг друга, так как вполне схожи между собой…

Иван Елагин – Дюрану де Дистроффу

«Эти два великих характера казались созданными друг для друга, – замечал Массон. – Сначала он обожал свою государыню как любовницу, а потом нежно любил как свою славу» [1]. Сходство их амбиций и талантов было и основой их любви, и ее недостатком. Великая история любви императрицы ознаменовала собой новую политическую эпоху, так как все сразу поняли, что Потёмкин, в отличие от Васильчикова или даже Григория Орлова, способен воспользоваться своей властью и не замедлит это сделать. Однако в начале 1774 года им нужно было быть весьма осторожными, ведь Россия оказалась в самом сложном положении за все время царствования Екатерины: Пугачев все еще продолжал наступление к северу от Каспия, к югу от Урала, к востоку от Москвы, а обеспокоенные дворяне хотели, чтобы его остановили как можно скорее. Турки все еще не хотели идти на переговоры, а армия Румянцева устала и страдала от лихорадки. Ошибка в борьбе с Пугачевым, поражение на войне против турок, действия, которые могли бы спровоцировать Орловых, неуважение к гвардии, снисходительное отношение к великому князю – все это в буквальном смысле могло стоить любовникам головы.

Поделиться:
Популярные книги

Кодекс Крови. Книга III

Борзых М.
3. РОС: Кодекс Крови
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Крови. Книга III

Идеальный мир для Лекаря 21

Сапфир Олег
21. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 21

Неудержимый. Книга VIII

Боярский Андрей
8. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
6.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга VIII

Бальмануг. Студентка

Лашина Полина
2. Мир Десяти
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Бальмануг. Студентка

Энфис 2

Кронос Александр
2. Эрра
Фантастика:
героическая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Энфис 2

Мастер Разума VII

Кронос Александр
7. Мастер Разума
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Мастер Разума VII

Попаданка

Ахминеева Нина
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Попаданка

Опер. Девочка на спор

Бигси Анна
5. Опасная работа
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Опер. Девочка на спор

Возвращение

Кораблев Родион
5. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
6.23
рейтинг книги
Возвращение

Волк 4: Лихие 90-е

Киров Никита
4. Волков
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Волк 4: Лихие 90-е

Бальмануг. (Не) Любовница 2

Лашина Полина
4. Мир Десяти
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Бальмануг. (Не) Любовница 2

Невеста вне отбора

Самсонова Наталья
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.33
рейтинг книги
Невеста вне отбора

Большая игра

Ланцов Михаил Алексеевич
4. Иван Московский
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Большая игра

Идеальный мир для Лекаря 17

Сапфир Олег
17. Лекарь
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 17