Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Шрифт:
Она невиданно блефовала, но была столь решительна, что рука не дрогнула, строчки бежали ровно, буквы выходили четкими, хотя все равно видно волнение. Это хорошо, иначе получится, что письмо написано заранее.
Александр Шувалов принял письмо с каким-то странным выражением лица, которое привычно дергалось, но тут же добавил, что кареты поданы.
Екатерина распорядилась отправляться, ничуть не сомневаясь, что Воронцова с ней не едет. Так и есть, в зале у окна за карточным столом сидели муж и его любовница. Карты в руках засаленные — неудивительно, ими играли все то время, когда великий князь не занимался своими голштинцами
Видно, Шувалов все же сказал Петру о письме, хотя и не знал его содержания, потому что, увидев супругу, великий князь поднялся со стула, за ним следом, изумленно косясь на любовника, встала и Воронцова. Екатерина с трудом спрятала торжествующий блеск глаз. Пришлось присесть в реверансе, зато дальше каблучки отпечатывали шаг, словно солдаты у мужа на плацу.
В театре не подошел никто (боялись, конечно), зато все глазели на ее ложу куда больше, чем на сцену. Это как вызов, но Екатерина была внешне безмятежно-спокойна, на ней нет вины, пусть это все видят!
Императрицы в театре не было, потому никаких поклонов или недовольства не было тоже.
Этот вечер Екатерина выдержала с честью, теперь оставалось только ждать ответ, но… Шли день за днем, а ответа от императрицы не было, будто и не было того письма. Елизавета Петровна не звала молодую пару ни на какие приемы, хотя Екатерина объяснила это себе просто: шел пост.
Елизавета Петровна, получив письмо от невестки, сначала недоуменно приподняла бровь на Шувалова:
— С чего писать-то, сама не могла подойти и сказать? Что там еще такое?
— С великим князем поссорились.
У императрицы и без этих ссор настроение дурное, сильно колол правый бок, сказывались развлечения и обильные ночные застолья в Масленицу. Во рту горько, никакие «конфекты» не помогали, мутило и сильно подпирало правые ребра. Заниматься очередной ссорой великокняжеской четы вовсе не хотелось, и без них тошно.
И чего им жить спокойно не дает, особенно этой Екатерине? Молода, хороша собой, одно дите родила то ли от мужа, то ли от любовника, второе точно от своего Понятовского, ныне в опале, так за дело — не ее ума в политику лезть! Позвали к трону, так сиди тихо, пока твое время не придет на балах блистать и на троне посиживать подле мужа, а она туда же… С Бестужевым и Вильямсом спелась.
Елизавета Петровна хоть и не любила дела, но понимала, что дыма без огня не бывает, ежели шли слухи, что великая княгиня с англичанами связалась и с Бестужевым вместе поет, значит, что-то тем слухам пищу дало. А что у хитрого канцлера бумаг не нашли, так это не диво, он все предусмотрел, наверняка сжег. У самой бы княгини поискать, да только это уже совсем крайний случай.
Чего ей надобно? И в этом сомнений нет: все ждут, когда императрица умрет, слишком часто припадки стали случаться, вот и роет каждый себе норку, чтобы загодя не пропасть и вовремя наверху оказаться. Тошно было от мысли, что и эта туда же. Ведь привезла нищету из Цербста, одела, обула, прикормила, думала — станет дочерью, а она…
Что «она» — императрица не могла бы сказать, никаких зацепок в дурном поведении невестки не было, разве только любовники да слухи, что с Бестужевым связана… Но любовники вовсе не диво при таком-то муже. И Салтыкова она сама к Екатерине пристроила, решив, что пусть уж лучше с этим, чем с каким лакеем. Как уж там получилось, от кого Екатерина Павла родила, поди, она и
Что дочку от Понятовского родила, поняли все, но ведь и у мужа рыльце в пушку, да не просто в пушку, а как у лисы, в курятнике побывавшей, — весь в этом пуху. Любовница Лизка Воронцова под боком живет и спит вместе с князем. Тут они квиты, хотя попадись такой муж Елизавете, она бы и не так ответила. В глубине души императрица оправдывала неверность невестки, но у нее тут же шевелилась обида на женщину: как посмела ее племянника обидеть?
Раскрыла письмо и ахнула. Невестушка подарочек сделала: благодарила за все хорошее, что от нее и князя видела, и просила отпустить домой! В висках застучало, в голове стало нехорошо. С трудом нащупав кресло, села. Со всех сторон бросились помогать, норовя заглянуть в листок. Но Елизавета Петровна не позволила, свернула, сунула за корсаж:
— После прочитаю, что-то мне не по себе, не хочу всякие бабьи глупости ныне читать.
Немного погодя еще раз пояснила Мавре Егоровне:
— Небось вздор пишет, муж-то все с Лизкой в карты играет или водку пьет. Кто мешает и ей пить?
В театр в тот вечер не поехала, за письмо снова взялась, когда рядом уже никого не было.
Снова накатила досада, Елизавете Петровне вовсе не хотелось разбираться во взаимоотношениях супругов и что-то решать, и без них неприятностей полно. Екатерина просила отпустить домой к родителям… Куда это? Отец умер, мать в Париже от кредиторов скрывается под чужим именем, разорена, отовсюду изгнана, брат сам на побегушках служит, теткам да дядькам не нужна, тем паче крещеная-то… Блефует? А что, если отпустить, куда денется? Уедет? А как это всем объяснишь? Без развода не отпустишь, а коли разводить их с Петром, так ее не обвинишь, тут же Лизку Воронцову, и Курляндскую, и Шафирову, и Корф, и еще много кого из любовниц мужниных припомнит. Конечно, Елизавету Петровну не больно беспокоили Екатеринины обвинения, но понимала, что невестка могла столько порассказать тому же Фридриху, что вся Европа от хохота долго за бока держаться будет.
Да и не хотелось Елизавете Петровне отпускать Екатерину, императрица прекрасно понимала, что, если это случится, ничто не помешает Петру жениться на Воронцовой, найдет какого попа-дурня и обвенчается тайно. Такого позора ей не надобно! Кривая и горбатая императрица на родительском престоле, ругающаяся, как старый солдат, и пьющая водку открыто, — это уж слишком. Немка Екатерина была куда предпочтительней русской Лизки Воронцовой. Сколько ведь говаривала с Петром об этой его страсти, все словно горох о стену! И что его ко всяким уродцам тянет? Где и находит таких горбатых да кривобоких?
Елизавета Петровна прекрасно понимала, почему племянник выбирает именно таких уродливых любовниц: рядом с ними Петр чувствовал себя куда лучше, чем рядом со своей красивой разумной супругой. Отношение к Екатерине у Елизаветы Петровны бывало двояким, то накатывала просто жалость к невестке и злость на племянника, то, наоборот, злилась на Екатерину и обижалась за ее мужа. Кем бы она была без Петра? Бедненькой цербстской принцессой, годной для замужества только с каким-нибудь плохоньким наследником крошечного удела из пяти деревень, даром что герцогством названного. А за предстоящую ей корону можно и пострадать, потерпеть некрасивого мужа.