Екатерина Великая
Шрифт:
В Москве нашелся большой круг лиц не только среди аристократии и купечества, но и среди мещан и даже окрестных крестьян, которые охотно жертвовали деньги на дом для подкидышей. Самым крупным меценатом оказался известный московский богач и оригинал П. А. Демидов, передававший в пользу сирот миллионные суммы.
15 марта 1770 года было принято решение об открытии Воспитательного дома в Петербурге. Екатерина II положила «на доброе начинание 5000 рублей из Кабинета». Однако далеко не все складывалось гладко. Собрать совестливых и просвещенных педагогов было чрезвычайно трудно, многие попечители в опекунских советах не отличались чистотой рук. Надежда, что чужие люди будут «любить воспитанников как своих детей», оказалась иллюзорной. Отрыв юношей и девушек от семей тяжело сказывался на их судьбах: по выходе из закрытых учебных заведений они ощущали себя чужими в кругу родственников, незнакомыми с окружающим миром и не готовыми к его
Постепенно осознав, что просветительская идея создания «новой породы людей» неосуществима, охладела к ней и сама императрица. Какими бы «безумными» ни были родители, изъятие их из процесса воспитания пагубно сказывалось на детях. Это не подтолкнуло Екатерину к свертыванию реформы. Напротив, дало иное, более реалистичное направление деятельности государыни.
Несмотря на все усилия, в России еще не существовало сети средних и младших учебных заведений, не хватало учителей, не было единых программ; набор предметов, с которыми должен был знакомиться ученик, зависел от вкуса родителей. В это время в соседней Австрии — Священной Римской империи — с 1774 по 1777 год успешно осуществлялась школьная реформа. Императрица Мария Терезия унифицировала образовательную систему, изъяв ее из церковной юрисдикции и приведя учебные программы к единообразию. Преобразования возглавлял аббат И. И. Фельбигер, создавший новую методику учебного процесса: систему уроков, организацию детей по классам, одновременное занятие с целой группой учеников, использование наглядных пособий. На землях, населенных православными сербами, реформу удачно провел сербский ученый и просветитель Теодор Янкович де Мириево, верховный директор школ в Темишварском Банате. За короткое время ему удалось добиться того, чтобы каждая сербская община получила свою школу [1045] . В 1782 году Екатерина II дала поручение русскому послу в Вене Д. М. Голицыну найти человека, «способного к заведению в нашем отечестве нормальных школ» [1046] . По рекомендации союзника России императора Иосифа II был приглашен Янкович де Мириево, получивший на новой родине имя Федора Ивановича Мириевского. Сорокалетний педагог прибыл в Петербург в августе 1782 года. Ему предстояло проработать здесь 32 года и в корне реформировать школьную систему.
1045
Лещиловская И. И.Русско-сербские связи в области педагогики во второй половине XVIII в. (Ф. И. Янкович де Мириево) // E. Р. Дашкова и эпоха Просвещения. М., 2005. С. 99–101.
1046
Костяшов Ю. В.Сербы в Австрийской монархии в XVIII веке. Калининград, 1997. С. 176.
Первым детищем Янковича де Мириево стала Учительская семинария, открытая в столице и предназначенная для подготовки преподавательских кадров. Она была основана при Главном народном училище — прообразе народных училищ для всех губернских городов России. В качестве наставников в ней служили ученые из Академии наук, а студентами стали слушатели духовных семинарий. Самых способных предназначали для работы в старших классах, остальных — в младших. Помимо прочего, подбор будущих учителей из духовной среды должен был, по мысли императрицы, устранить разрыв между образованием и церковью. Учительская семинария, просуществовавшая с 1783 по 1803 год, была первым учебным заведением в России, где готовили профессиональных педагогов. Из ее стен вышло более четырехсот воспитанников — по тому времени цифра весьма солидная.
На базе Учительской семинарии Янкович издал около семидесяти наименований учебников, в числе которых были десять, написанных им самим. В 1786 году Екатерина подписала «Устав народным училищам в Российской империи» — главный документ образовательной реформы. В губернских городах создавались четырехклассные, а в уездных — двухклассные общеобразовательные школы, доступные для представителей всех свободных сословий. Они именовались народными училищами. Первые 25 были открыты в сентябре того же 1786 года, а к концу царствования их число перевалило за три сотни.
В народных училищах преподавание велось в обязательном порядке по-русски. Прежде в класс набирали детей разного возраста, и педагог работал с каждым учеником в отдельности. От этого в комнате стоял постоянный гул. Теперь же учитель обращался ко всем одновременно и задавал общие задания. Появились большая общая доска с мелом и классный журнал. Перед началом занятий проводилась перекличка. Тот, кто хотел спросить или ответить, должен был поднять левую руку. Были введены обязательные экзамены и каникулы [1047] .
1047
СмагинаТ. Я. Янкович де Мириево//Исторический лексикон. XVIII век. М., 1996. С. 291–292.
Таким образом, школьная реформа вышла из замкнутых сословных рамок и приобрела широкий размах. Именно этого добивалась Екатерина.
Глава двенадцатая
«БЕЗ НАС В ЕВРОПЕ НИ ОДНА ПУШКА НЕ ВЫСТРЕЛИТ»
«Мир необходим для этой обширной империи; мы нуждаемся в населении, а не в опустошениях; заставьте кишеть народом наши обширные пустыни, — писала Екатерина в особых заметках, предназначенных только для себя. — Вот что касается внутренних дел. Что касается внешних, то мир гораздо скорее даст нам равновесие, нежели случайности войны, всегда разорительной» [1048] .
1048
Екатерина II.Памятник моему самолюбию. М., 2003. С. 69.
Тем не менее Екатерина воевала много и с большим успехом. Она щепетильно следила за тем, чтобы никогда не делать «первый выстрел», что, впрочем, не спасло ее от звания «агрессора» ни во французских памфлетах, ни в русской либеральной литературе последующего столетия.
Внешняя политика считается одной из самых блестящих сфер деятельности Екатерины. Может показаться, что удача сопутствовала государыне практически во всех международных начинаниях. Две выигранные войны с Турцией и одна со Швецией, присоединение Крыма, разделы Польши заметно округлили границы и создали такое положение, при котором, по словам императрицы, «без нас в Европе ни одна пушка не выстрелит». Однако знакомство с дипломатическими и административными документами открывает картину тяжелейшего, прямо-таки каторжного труда, который пришлось затратить правительству Екатерины для решения насущных внешнеполитических задач того времени. Удивление от череды побед сменяется осознанием колоссальной работы, которой они были обеспечены.
Императрица не любила изменять старые, хорошо продуманные планы, отказываться от заранее подготовленных проектов ради случайностей военного счастья. Она была сторонником усидчивого кабинетного труда, а не блестящих импровизаций. Но быстро менявшаяся внешнеполитическая ситуация иногда требовала перестраивать курс на ходу. Не раз и не два кабинет Екатерины оказывался над пропастью: один неверный шаг, и кампания могла быть проиграна, территории потеряны, а сама императрица лишена короны.
Счастье сопутствовало ей. Екатерина была хладнокровным и вместе с тем азартным политическим игроком. Для нее характерно стремление использовать любой подворачивающийся шанс и выжать из него максимум выгод. Даже случайные удачи она превращала в ступени достижения крупных целей.
С самого начала царствования Екатерина настаивала на том, чтобы лично руководить внешней политикой. «Я хочу управлять сама, и пусть знает это Европа», — писала она. По ее мысли, Россия должна была «следовать своей собственной системе, согласной с ее истинными интересами, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранного двора». «Время всем покажет, что мы ни за кем хвостом не тащимся», — замечала государыня. Жесткий по сути отказ подчиняться влиянию какого-либо другого двора Екатерина умела облекать в мягкие формы. «Весьма ошибутся те, кто по персональным приемам будут судить о делах» [1049] , — писала императрица о своем стиле дипломатических переговоров.
1049
История дипломатии. Т. 1. С. 284.
Долгие годы руководителем внешней политики Екатерины оставался Никита Иванович Панин, на мнение которого в международных делах императрица полагалась безусловно. При этом она не могла опереться на его личную преданность, что придавало их альянсу неповторимое своеобразие. Оба держались друг за друга и в то же время желали избавиться от взаимного контроля, обретя полноту власти. Каждый их шаг был пропитан взаимным недоверием. Тем не менее Екатерина терпела Панина — «самого искусного, самого смышленого, самого ревностного человека» при ее дворе. А Никита Иванович, несмотря на досаду, сознавал, что только с энергией императрицы можно воплотить в жизнь его проекты.