Экипаж «Меконга»
Шрифт:
Теперь стоило тронуть гитарную струну, как контакты камертонного прерывателя начинали четыреста сорок раз в секунду разрывать цепь высокой частоты.
«Ртутное сердце» спокойно пульсировало в недрах загадочного поля кольца Мёбиуса. Наши экспериментаторы знали, конечно, что предстоят долгие и скучноватые поиски режима. Знали, что с первого раза опыт не даст ожидаемого эффекта. И все же… Все же в глубине души жила надежда: а вдруг «чудо» произойдет уже сегодня?
«Чуда» не было.
— Надо изменить условия, — сказал Николай. — Валерик, возьми камертон «си».
Данн, данн…
Юра пощипывал гитарную струну. Тишина.
И вдруг — резкий стук в дверь.
— Кто бы это? — сказал Николай. — Мать сегодня поздно придет.
Он отогнул занавеску, посмотрел — и сделал знак рукой.
— Конфиденция, — тихо сказал Юра.
Инженеры отошли от приборов и задернули штору. Теперь за шторой, возле установки, остался только Валерка со своим камертоном да Рекс.
— Больше жизни! — крикнул Юра. Ударив по струнам гитары и приплясывая, он запел в бешеном темпе:
Что ты ходишь, что ты бродишь, черноокая моя!
Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня…
Николай открыл дверь, и вошел Вова. На нем была синяя полосатая пижама.
— Привет компании, — вежливо сказал он и оглядел галерею, задержав взгляд на голубой шторе и на обрезках проволоки, разбросанных по полу. Затем он обошел молодых людей и с каждым поздоровался за руку. — Гуляете? — произнес он. — Доброе утро. А я, Коля, к тебе на минутку. — Он вытащил из кармана ржавую пружину. — Подсчитай, какая в ней сила.
— А ты говорил, что перешел на электрические силомеры, — сказал Юра.
— Так оно и есть, — с достоинством ответил Вова. — А это, — он кивнул на пружину, — дружки зашли, просят помочь.
Николай быстро измерил диаметр пружины и проволоки, из которой она была свита, и несколько раз передвинул движок счетной линейки.
— Двадцать восемь килограммов.
— Спасибо. — Вова забрал пружину и двинулся к двери.
В этот момент за шторой раздался грохот. Инженеры переглянулись. Вова быстро обернулся и уставился на штору. Оттуда, стуча когтями, вышел Рекс, потянулся и обнюхал Бовины ноги.
— Пшёл, пшёл, — сказал Вова, отступая к двери. — Я этого не люблю.
Он вышел. Николай запер за ним дверь. Юра на всякий случай отбил еще несколько плясовых тактов и, щелкая басовыми струнами, запел:
Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня, Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня! Тара-дара, тара-дара…Николай отдернул штору. Пьезо-весы с «ртутным сердцем» были сорваны с места. В лужице разлившегося раствора, среди блестящих капель ртути, лежал опрокинутый камертонный генератор. Рядом на столе сидел Валерка, белый, как молоко. Он держал у лица правую руку с отставленным мизинцем и смотрел на него остановившимися, широко раскрытыми глазами.
Глава шестая, гласную роль в которой играет мизинец Валерика Горбачевского
Не тычь пальцем — обломишь!
В тот вечер Привалов и Колтухов засиделись в институте после работы.
— Я перерыл кучу литературы, — рассказывал Борис Иванович. — Многое в экспедиции Бековича непонятно. Некоторые военные специалисты считали, что у него не было надобности дробить отряд в Хиве на пять частей. Кое-кто даже считал его предателем. Насчет Кожина тоже смутно…
— Постой, — прервал его Колтухов. — Не об этом ли Кожине упоминает Соловьев в своей «Истории»? Как он озоровал в Астрахани и въехал во двор бухарского посла на тележке, запряженной свиньями.
— Он, верно. Но учти, что Кожин — худородный дво рянин, да еще с неуживчивым характером, а его сослуживцы по Каспию — князья; ясно, что они умаляли его заслуги и возводили поклепы. Кожин прежде всего крупный гидрограф. Он составил первую карту Финского залива. Да и на Каспии…
— Ладно. Не о Кожине речь. Ты нашел что-нибудь о Матвееве?
— Ничего. Никаких упоминаний. Но, поскольку его рукопись — документ подлинный…
— Верю, — сказал Колтухов. — Во все верю. И в электрические цирковые номера в храме Кали верю. Но насчет Бестелесного и прохождения масла через воду — врет твой поручик.
— Ты меня извини, Павел Степанович, но так же выразился бы Матвеев, если б ему рассказали про телевизор.
— Ничуть. Матвеев, вероятно, знал о предположении Ломоносова, что луч может отклоняться под действием электричества, и поверил бы. А вот когда я читаю в фантастическом романе, как телевизор будущего передает запах, — не верю. Запах — явление не волнового происхождения. Про это еще Лукреций писал.
— Вы с Лукрецием ошиблись, — улыбнулся Привалов. — Недавно установили, что запах по частоте колебаний занимает место между радиоволнами и инфракрасными лучами. Когда банку с медом закрывали крышкой, герметичной, но пропускающей инфракрасные лучи, пчелы через эту крышку чувствовали запах…
Колтухов хмыкнул.
— Растолкуй мне такую вещь, — очень внятно и медленно сказал он: — как этот Бестелесный питался? На чем сидел? Как ходил и почему не проваливался сквозь землю? Вот и все. Ты расскажи, а я тихонечко посижу и послушаю.
О таких деталях быта Бестелесного Привалов не задумывался. Машинально он запустил пальцы в шевелюру, чем немало позабавил собеседника.
— Затылок чесать изволите, Борис Иванович? Применяете старый способ интенсификации мышления?
И Колтухов, очень довольный собой, негромко пропел:
На Путиловском заводе запороли конуса. Мастер бегает по цеху и ерошит волоса…— Да меня Бестелесный не интересует, — сказал с досадой Борис Иванович. Мне интересен только факт прохождения масла сквозь воду.