Экономические и социальные проблемы России №2 / 2017
Шрифт:
О.И. Шкаратан обобщает итоги современных исследований в области социальной мобильности и равенства возможностей следующим образом [Шкаратан О.И., 2012, с. 239–240].
Во-первых, наряду с социально-экономическими важную роль играют культурные барьеры, ограничивающие возможности индивидуальных переходов к более высоким статусным позициям из низших слоев. Тип культурной среды, в которой пребывает младшее поколение этих слоев, зачастую создает серьезные преграды для их восходящей мобильности. При этом чем слабее культурные преграды в связи с выравненностью уровней образования, тем больше выходцев из социальных низов попадает в средние и высшие слои.
Во-вторых, на первый план в системе вертикальной восходящей мобильности и формирования элит выдвигается принцип социальной селекции, получивший определение меритократизма. Этот принцип порожден приходом на смену индустриальному обществу с
Проблема экономического неравенства сегодня стоит весьма остро по причине ее осложнения как внутри отдельных стран, так и на глобальном уровне. Она занимает видное место в теоретических исследованиях специалистов и практических рекомендациях международных организаций и форумов. По сути дела, на вершине пирамиды проблем, волнующих науку, когда речь идет об экономике, находятся две задачи: эффективность, т.е. максимизация выхода системы любого уровня при минимизации входа, и обеспечение равенства во всем его многообразии (или, что то же самое, устранение истоков неравенства) 1 применительно к элементам системы, смыкающееся со смежными областями права, социологии и этики.
1
Конечно, это два не совсем равнозначных понятия. В рассмотрении проблемы равенства преобладают абстрактно-теоретические, философско-социологические аспекты, а неравенства – экономические.
Экономический анализ неравенства имеет четко выраженную специфику и область исследования. В его фокусе, как подчеркивает Т. Пикетти, рассмотрение двух аспектов распределения богатства. Это, во-первых, распределение, зависящее от противопоставления двух факторов производства – труда и капитала, так называемое «факторное» распределение, зависимое от его основы – социальной дифференциации. Во-вторых, это «индивидуальные» различия в распределении богатства, т.е. неравенство в трудовых доходах, определяемое социальным положением индивида (например, между рабочим, инженером и директором фабрики), с одной стороны, и неравенство в доходах с капитала (например, между мелкими, средними и крупными акционерами или собственниками) – с другой. Каждая из этих двух составляющих играет важнейшую роль; невозможно прийти к удовлетворительному пониманию проблемы распределения, не анализируя и ту и другую его составляющие вместе [Пикетти Т., 2016, с. 55].
Для экономистов важно, как технологический прогресс и новые экономические модели меняют соотношение спроса и предложения на те или иные ресурсы и, соответственно, игру цен, которая может привести и фактически приводит к изменениям в распределении доходов, к перенакоплению богатства одних социальных страт и обнищанию других.
Сравнительные исследования как и сам опыт стран говорят о том, что экономическое неравенство не является изолированной проблемой, она есть составной элемент общей проблемы экономического роста как основы социально-экономического развития, тесно вплетена в весь комплекс экономических проблем современного этапа промышленной революции. Главное отличие современной постановки вопроса состоит в том, что неравенство рассматривается не только как социально-экономический порок общественного устройства, но и как отрицательный фактор, тормозящий рост производительности и эффективности производства, наносящий вред конкурентоспособности, тормозящий экономический рост.
«Положение людей остается фундаментально неравным во всех странах, включая и самые развитые постиндустриальные государства, – пишет О.И. Шкаратан. – Несмотря на активную социальную политику, до сих пор повсюду встречаются свидетельства бедности и массового экономического и социального неравенства. Во всех странах привилегированные группы людей пользуются непропорционально большой властью, богатством, престижем и другими высоко ценимыми благами. Наиболее удручающие факты неравенства в мире наблюдаются в отсталых странах. Однако и в высокоразвитых странах, справедливо гордящихся успехами в построении welfare state, проходят сложные и во многом неожиданные процессы» [Шкаратан О.И., 2012, с. 114].
Исследователи отмечают здесь следующие тенденции:
1) противоречивость динамики распределения национального богатства;
2) углубление межстранового неравенства вопреки окончанию эпохи колониализма;
3) изменение позиций социальных слоев на фоне глобализации рынка труда.
О.И. Шкаратан, пользуясь данными целого ряда исследователей, характеризует общую тенденцию ХХ в. следующим образом. С начала 1930-х и до середины 1970-х годов доля национального богатства, принадлежавшая 1% наиболее состоятельных семей, снизилась: в США с 30 до 18%; в Великобритании – с 60 до 29%; во Франции – с 58 до 24%. Однако со второй половины 1970-х годов доходы этого элитарного процента населения росли с исключительной быстротой, достигнув еще в середине 1990-х годов показателей 1930-х. Так, в США 1% населения в 2007 г. вновь стал владеть 42% национального богатства, поднявшись до уровня 1900-х годов. У высших 0,1% доходы подскочили в пять, а у 0,01% – в семь раз по сравнению с 1973 г. Если в начале XIX в. средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили в 1,5–3,0 раза показатели группы стран с низким уровнем доходов, то в середине XX в. – в 7–9 раз, а в начале XXI в. разрыв составляет 50–75 раз [Шкаратан О.И., 2012, с. 115].
Фундаментальное исследование распределения богатства и экономики неравенства, предпринятое Т. Пикетти, показало, что, согласно историческим данным, значительный рост покупательной способности заработной платы начался лишь во второй половине, а то и в последней трети девятнадцатого столетия. Согласно расчетам Пикетти, с 1800 по 1860 г. зарплаты рабочих в Великобритании и Франции не росли, оставаясь на очень низком уровне – практически на том же, что в XVIII и предшествующих веках, а в некоторых случаях даже ниже. Эта долгая стагнация заработной платы тем более впечатляет, что экономика в эту эпоху росла ускоренными темпами. В этот же период доля капитала – промышленных доходов, земельной ренты, доходов от сдачи в аренду городской недвижимости – в национальном доходе сильно выросла. До Первой мировой войны никакого структурного уменьшения неравенства так и не произошло, имела место в лучшем случае стабилизация неравенства на чрезвычайно высоком уровне, а в отдельных случаях – возрастание неравенства, сопровождавшееся все более высокой концентрацией имущества. Трудно сказать, отмечает Пикетти, к чему бы привела эта траектория, если бы не последовавшие за катастрофой 1914–1918 гг. экономические и политические потрясения, которые сегодня, в свете исторического анализа, представляются единственными с начала промышленной революции силами, способствовавшими уменьшению неравенства [Пикетти Т., 2016, с. 26].
В середине ХХ в. масштабное исследование провел американский экономист С. Кузнец, который, оперируя исключительно статистикой США, показал, что в период между 1913 и 1948 гг. неравенство в доходах сильно сократилось. В 1910–1920-е годы верхняя дециль в распределении, т.е. самые богатые 10% американцев, ежегодно получала до 45–50% национального дохода. В конце 1940-х годов доля этой же верхней децили упала до 30–35% национального дохода. Снижение, составившее более 10% национального дохода, было существенным: оно соответствовало, например, половине того, что получали 50% самых бедных американцев. Сокращение неравенства было явным и неоспоримым. Несмотря на то что это в определенной мере было связано со «случайными» факторами, вызванными кризисом 1930-х годов и Второй мировой войной, и мало походило на естественный процесс, сокращение неравенства послужило основанием для теории «кривой Кузнеца», согласно которой в ходе индустриализации и экономического развития неравенство повсеместно движется по «кривой нормального распределения», т.е. сначала возрастает, а затем сокращается. По мнению Кузнеца, за стадией естественного роста неравенства, отличавшей первые этапы индустриализации, которые в США пришлись главным образом на XIX в., следует стадия сильного уменьшения неравенства, начавшаяся в США в первой половине XX в.
Таким образом, согласно Кузнецу, неравенство увеличивается на начальных этапах индустриализации (когда доступ к новому богатству, созданному промышленной революцией, имело меньшинство населения) и затем начинает произвольно сокращаться на поздних стадиях развития (когда все больший процент населения оказывается задействован в наиболее передовых отраслях экономики, что приводит к спонтанному уменьшению неравенства). В промышленно развитых странах эти «поздние стадии» начались на рубеже XIX и XX вв., поэтому сокращение неравенства, произошедшее в США в 1913–1948 гг., лишь подтверждало явление, которое носило более общий характер и с которым рано или поздно должны были столкнуться все страны, в том числе и слаборазвитые, зажатые в то время в тисках бедности и переживавшие процесс деколонизации [Пикетти Т., 2016, с. 31, 32].