Экскалибур
Шрифт:
Саксы ликовали до хрипоты, ибо триумф Лиовы предвещал им успех. Сам Лиова, прихватив Кунегласов меч, проворно кинулся бежать: одержимые жаждой мести повисцы бросились в погоню. Сакс играючи обогнал их, затем обернулся и принялся насмехаться. Сражаться с ними Лиове нужды не было, ибо поединок он выиграл. Он сразил неприятельского короля, и я нимало не сомневался, что саксонские барды станут петь о Лиове Ужасном, Убийце Королей. Он подарил саксам первую победу за весь день.
Артур спешился. Мы с ним желали непременно отнести тело Кунегласа обратно к его людям. Оба мы плакали. Все эти долгие годы у нас не было союзника надежнее, чем Кунеглас ап Горфиддид, король Повисский. Он никогда не спорил с Артуром и ни разу его не подвел, а мне он стал ближе брата. Благородный он был человек, даритель злата, поборник справедливости — а теперь он погиб. Повисские воины приняли
— Убийцу его зовут Лиова, — объявил я им, — и я дам сто золотых монет тому, кто принесет мне его голову.
Громкий крик заставил меня обернуться. Саксы, уверенные в победе, пошли в атаку.
Мои люди встали. Утерли пот с глаз. Я натянул свой помятый, залитый кровью шлем, опустил нащечники, подобрал упавшее копье.
В бой, снова в бой!
Это была самая мощная саксонская атака за весь день: на нас надвигалась лавина уверенных в себе копейщиков: они уже вполне справились с паникой и теперь шли крушить наш строй и выручать Эллу. На ходу они ревели битвенные песни, колотили копьями по щитам и обещали друг другу по два десятка убитых бриттов на каждого. Саксы знали: победа за ними. Они выдержали основной удар Артура, они вынудили нас прекратить сражение, на их глазах саксонский защитник сразил короля, и теперь, со свежими силами во главе войска, они наступали, чтобы покончить с нами раз и навсегда. Франки отвели назад легкие копья, изготовясь к броску: вот-вот на нашу щитовую стену обрушится ливень заостренного железа.
И тут с Минидд Баддона протрубил рог.
Сначала услышали его единицы — все заглушали громкие вопли, топот ног и стоны умирающих, — но рог протрубил во второй раз, а затем и в третий, и на третьем сигнале люди обернулись к покинутым укреплениям Минидд Баддона. Остановились даже франки и саксы. Они были уже в пятидесяти шагах от нас, когда пение рога сдержало их натиск и они, как и мы, завороженно уставились на длинный зеленый склон холма.
И увидели одного-единственного всадника и знамя.
Знамя было огромное: белое льняное полотнище развернулось во всю ширь, а на нем был вышит алый дракон Думнонии, вставшее на дыбы чудище — сплошные когти, хвост и пламя. Стяг заполоскался на ветру и едва не опрокинул всадника. Даже на таком расстоянии мы видели, что наездник держится в седле неуклюже и скованно, словно не в силах ни управиться с вороным жеребцом, ни удержать громадного знамени. Но вот сзади появились двое воинов, кольнули коня копьями, жеребец скачками понесся вниз по склону, и от резкого движения всадник откинулся далеко назад. И тут же вновь качнулся вперед. А конь стремительно мчался по холму, за спиной у наездника развевался черный плащ, и доспехи под плащом сияли белизной — под стать льняному трепещущему полотнищу. Позади него с вершины Минидд Баддона хлынула вопящая масса людей с черными щитами — точь-в-точь как мы на рассвете, — а с ними и другие: на их щитах красовались клыкастые кабаньи морды. Это подоспели Энгус Макайрем и Кулух: вместо того чтобы ударить по дороге на Кориниум, они сперва пробрались на Минидд Баддон, чтобы их люди воссоединились с нашими.
Но я не сводил глаз с всадника. Его по-прежнему швыряло туда-сюда, и теперь я разглядел, что наездник к коню привязан: лодыжки стянуты вместе веревкой под черным брюхом жеребца, а тело закреплено в седле с помощью деревянных подпорок, вбитых прямо в каркас. Шлема на всаднике не было, длинные волосы свободно развевались по ветру, а под волосами вместо лица ухмылялся обтянутый высушенной желтой кожей череп. То был Гавейн, мертвый Гавейн, его губы и десны усохли, обнажив зубы, ноздри превратились в две черные щели, глазницы — в черные дыры. Голова моталась из стороны в сторону, а тело, к которому примотали драконье знамя Британии, раскачивалось вправо-влево.
Сама смерть летела верхом на черном жеребце по имени Анбарр, и при виде жуткого призрака, что надвигался на них, саксы устрашились и дрогнули. Черные щиты пронзительно вопили, торопясь следом за Гавейном, и гнали коня и мертвого всадника через изгороди прямиком на саксонский фланг. Черные щиты шли в атаку не строем, но наступали беспорядочной завывающей массой. Так воюют ирландцы — и страшен натиск одержимых, что спешат на бойню, как влюбленный на свидание.
И чаши весов качнулись: решалась судьба битвы. Саксы были уже на грани победы, но Артур заметил их неуверенность и внезапно бросил нас на вражеский строй.
— Вперед! — закричал он.
— В атаку! — эхом подхватил Мордред. — Вперед!
Так началось побоище на Минидд Баддоне. Барды рассказывают
— Ступайте в ад! — ревел он, тыкая в беспомощных саксов копьем. — Да гореть вам в очистительном огне веки вечные!
Я видел Энгуса Макайрема: тот как раз насадил на копье очередного сакса; борода его пропиталась вражеской кровью. Я видел, как Гвиневера скачет верхом на Мордредовом коне и размахивает мечом, что мы ей подарили. Видел я и Гавейна: безжизненное тело завалилось на сторону, голова оторвалась вовсе, а взмыленный конь мирно пощипывал травку среди саксонских трупов. Увидел я наконец и Мерлина: он, конечно же, явился вместе с Гавейновыми останками; несмотря на почтенные годы, старик самозабвенно колотил саксов посохом и честил их жалкими гнидами. Мерлина сопровождали Черные щиты. Он увидел меня, улыбнулся и махнул рукой: вперед, мол, в бойню!
Мы разгромили Кердикову деревушку, где в хижинах укрылись женщины и дети. Кулух и два десятка его людей хладнокровно, как мясники, прорубались через горстку саксонских копейщиков, что пытались защитить свои семьи и Кердикову покинутую кладь. Саксонская стража гибла, награбленное золото рассыпалось что мякина. Помню, как туманом заклубилась пыль, помню, как с воем разбегались перепуганные женщины и мужчины, дети и собаки, помню, как пылающие хижины изрыгали дым, помню, как Артурова тяжелая конница с грохотом проносилась через весь этот ад и занесенные копья стремительно шли вниз и били вражеских копейщиков в спину. Уничтожить поверженную армию — что может быть отраднее? Стена щитов проломлена, и в мире правит смерть — и мы убивали и убивали, пока руки наши не устали настолько, что и меча не поднять, а когда с убийством было покончено, мы оказались в кровавом болоте, и тут наши люди обнаружили среди саксонской поклажи эль и мед, и началась попойка. Несколько саксонских женщин обрели защиту у наших мужчин потрезвее: тех, что носили воду от реки для раненых. Мы отыскивали уцелевших друзей — и крепко их обнимали, находили мертвых друзей — и проливали слезы. Мы изведали пьянящее исступление победы полной и безоговорочной, мы вместе смеялись и плакали, а кое-кто из воинов, позабыв про усталость, пустился в пляс.
Кердик спасся. Он и его дружина пробились сквозь хаос и ушли в восточные холмы. Часть саксов переплыли реку и оказались на южном берегу, а иные последовали за Кердиком, а кое-кто прикинулся мертвым и незаметно ускользнул под покровом ночи, но большинство осталось в долине под Минидд Баддоном — и пребывает там и по сей день.
Ибо мы победили. Мы превратили заливные луга в кровавую бойню. Мы спасли Британию и исполнили Артурову мечту. Мы были королями битвы и владыками мертвых, мы вопили в голос, и наши победные крики летели к небесам.