Экспедиция в один конец
Шрифт:
— И это же надо! — восторженным шепотом восклицал завхоз, нащупывая на стене выключатель. — Двадцать лет над этим сундуком сидел и даже не думал, что такое счастье под моей, извините, люди добрые, задницей!
— Какое еще счастье? — хмуро вопросил участковый.
— Как?! — Старик испуганно оглянулся на него, затем перевел ищущий взгляд на степенного Сенчука. — Ведь закон… Если клад, то полагается… Двадцать пять процентов… Ведь правда, товарищ полковник?
— В любом случае, братец, — подтвердил тот. — Даже если кладом является твоя супруга.
Старик захихикал, мелко тряся высохшей головой и оголяя фиолетовые десны, усаженные кривыми и редкими, как незадавшийся сельдерей на грядке, зубами. На Сенчука повеяло ядреным чесночным перегаром, и он дернул щекой досадливо.
Вошли в каптерку, чьи окна занавешивали грязные темно–синие портьеры из траченного молью бархата.
Старик наклонился над зевом подвала, из которого несло ледяной сыростью.
Включив "переноску", спустились в тесное подземелье, достали из него тяжелый сундук, окованный пушистым от рыжей ржавчины железом.
Откинув крышку, Сенчук невольно закусил губу, с первого же взгляда уяснив неподдающуюся исчислению ценность старинных ювелирных украшений.
— Ну? — дрогнувшим голосом вопросил завхоз. — Как это… а? Племянник, достав из сундука золотое распятие, украшенное изумрудами и рубинами, ошеломленно прокомментировал:
— Ну, бля, дела, бля…
Данный неопределенный артикль являлся существенной частью его общего словарного запаса.
— Как официальное лицо, — торжественно произнес Сенчук, обращаясь к завхозу, — выношу вам государственную благодарность за обнаружение самого полезного из встречающихся в природе ископаемых, то бишь — клада, и, думаю, Родина употребит его по конкретному, как и нас, назначению…
— И… вот как… это… с процентами-то?
— В обязательном порядке! — заверил Сенчук. — А сейчас слушайте боевой приказ: обследуем подвал, далее переложим ценности в мешок и идем составлять акт.
— С описью? — встрял завхоз.
— Ты мне нравишься, дед, — хлопнул его по плечу Сенчук. — Просто читаешь мысли! Если б не твои почтенные годы, рекомендовал бы я тебя к нам, дороже любого клада был бы такой человек в личном составе, но, впрочем, пора приступать к делу, бери лопату, герой… А бутылочку-то прихватил? — обернулся к племяннику. — Правильно! Ну-ка, плесни сто грамм счастливчику, ворону здешних мест! Пускай прочистит клюв перед работой!
Завхоз хлебнул водки и полез шуровать в подземелье.
Племянник стылым вопросительным взглядом уставился на Сенчука, но тот лишь отмахнулся — вальяжно и многозначительно.
Единственное, что обнаружилось в затхлой почве подвала, — огрызок лезвия древнего меча и пара глиняных черепков.
Ценности из сундука перегрузили в холщовый мешок и, подняв его, племянник крякнул уважительно:
— Пятьдесят килограмм, как есть, бля…
— Бо–ольше! — озабоченно протянул завхоз.
— Взвесим! — подытожил Сенчук.
Обратно возвращались берегом реки, поочередно меняя друг друга в переноске драгоценного груза.
У заводи, помогая завхозу взгрузить мешок на плечо, Сенчук нанес старику выверенный удар ребром ладони в основание черепа.
Покосившись на упавшее в старую прошлогоднюю траву тело, перевел бесстрастный взор на топтавшегося на месте племянничка, пугливо озиравшегося по сторонам. Сказал ровным голосом, поддергивая под пах отвороты болотных сапог:
— Чем дальше в лес, тем третий лишний. Ну-ка, подсоби…
Они подволокли тело к берегу, заполоненному подмытыми остатками треснувших льдин, и, опустив голову жертвы в воду,
Сенчук деловито скомандовал:
— Быстро! Лодку!
— Ключи от замка на причале… дома лежат… — стуча зубами, выдавил из себя бледный до зелени участковый.
— У меня в кармане твои ключи, куриная ты голова! — успокоил его Сенчук. — И хватит трястись как запойному, труса праздновать, главное дело сделано, а со мной не пропадешь, все учтено, как грехи наши у дьявола в бухгалтерии. Я сейчас в монастырь, все там приберу честь по чести, заколочу доски, а ты покойничка притопи и здесь меня карауль, как девка кавалера своего ненаглядного у плетня лучшей подруги…
Через час они плыли на веслах, бороздя грузилом глубину. Нащупав сеть, комом выдернули ее из воды, даже не пытаясь достать из ячей десяток застрявших в ней подлещиков, затем краем сети опутали тело убитого и спустили в воду.
Племянник, глядя на поднимающиеся из глубины черные пузыри, вдруг встрепенулся, словно обожженный какой-то горячечной мыслью, но тут же, хрипя, сраженный тем же свинцовым ударом, кулем повалился в ледяную купель.
Сенчук, выждав несколько минут, выдернул весла, бросив их в воду, затем скинул с себя сапоги и телогрейку. Стиснув зубы, перелез через борт в обваривший его холод.
Лодку ему удалось перевернуть на диво легко.
Затем, лавируя между плавающими льдинами, он поплыл к чернеющим на берегу узловатым ветлам.
Не чувствуя одеревеневшего тела, дошел до мешка, подволок его к заводи, опустив на полутораметровую глубину в стынь стоялой воды.
Вновь выйдя на берег, замер, обхватив мускулистыми руками свое крепко сбитое тело. Прислушался.
Со скрежетом ломались, сталкиваясь на стремнине, остатки льдин, с шорохом осыпались подмытые паводком берега, клокотали вешние воды в промоинах оврага.
"Как девка кавалера… — вспомнилось ему собственное напутствие, данное племянничку. — А кавалер — жених без гарантии, в чем и беда…"
Он впервые убил. Но вдруг почувствовал, что сделал это легко и привычно, словно пробудилась в нем скрытая память какого-то загадочного существа, таившегося в нем, пришедшего в этот мир из другой жизни, другой эпохи и часто, как он теперь не без мистического содрогания уяснил, диктовавшего ему свою волю. А потому уже давно и незаметно ставшего сутью нынешнего Георгия Сенчука.