Экспедиция в один конец
Шрифт:
Вечером в одном из крупных оптовых магазинов Крохин познакомился с его владельцем–пакистанцем, уроженцем Карачи.
Английским языком, в отличие от большинства соотечественников, Крохин владел бойко, и после общей беседы о том о сем предложил ему пакистанец поступить на работу в магазин — мол, русских до черта ездит, никто по–английски ни бе ни ме, контингент темноватый интеллектуально, будешь помогать. Пятьсот зеленых в месяц, квартиру и страховку фирма оплачивает…
И согласился Владимир, решив, что бытие в экзотическом мире, во–первых, привлекательно и познавательно, а во–вторых, зарплата в твердой валюте надежнее зыбких доходов мешочников.
Вернулся
Таким образом он стал одним из поселенцев на территории интернациональной шабашки, влившись в сообщество основного населения страны временщиков–поденщиков, прибывших из соседних Ирана, Йемена, Индии, Шри–Ланки, Иордании.
Иммиграционная система работала в Эмиратах жестко и хитро: получить гражданство не мог никто, и владельцы магазинов, служащие, водители, полицейские — все без исключения пребывали в подвешенном положении, с единственной задачей: заработать и вернуться на нищую родину, где многих никто не ждал.
У всех этих людей без будущего имелся свой спонсор, если можно так обозначить местного жителя–гражданина, курирующего тот или иной бизнес.
А потому в безналоговой зоне Эмиратов "спонсору" за визовую поддержку и общее покровительство полагалось до пятидесяти процентов от дохода магазина или компании. Правда, пакистанец утверждал, что обошелся малой, что называется, кровью, выплачивая своему куратору всего лишь шесть тысяч долларов в год.
По его же словам, кое-кто из пришельцев, вложив деньги в гостиницы, приобретя недвижимость, всерьез прогорел, ибо вероломный "спонсор", в любой момент способный обратиться к властям и вытурить своего подопечного из страны по соображениям, скажем, благонадежности, такую свою привилегию бессовестно пускал в дело, присваивая себе имущество бедолаги вкладчика. А судиться же чужаку–иноземцу с местной арабской элитой — себе дороже. Она, элита, — то бишь граждане ОАЭ, пребывала в своем космосе — устроенном, защищенном и уютном, посвящая иностранцев в перипетии личного бытия весьма неохотно и крайне редко.
За глухими каменными заборами, скрывающими резиденции местных тузов с их гаремами и персональными мечетями, таилась загадочная, недоступная временщикам жизнь.
Райские кущи, усеянные разноцветьем нежных лепестков бугенвиллеи, выпирали наружу через брустверы ограждений, высились ухоженные пальмы над крышами великолепных вилл, у чьих фасадов сияли алмазной россыпью струи фонтанов, и просто не верилось, что все архитектурные дива здешних мест, включая чистенькие небоскребы залитых неоновым сиянием городов, выстроились за какие-то три неполные десятилетия и, откинь назад на счетах времени эти три костяшки, предстанет перед взором мертвая жаровня пустыни с несколькими глинобитными строениями, иссеченными песчаными бурями.
Чудо в пустыне, выросшее на дрожжах нефтедолларов.
Как утверждал работодатель–пакистанец, раньше здесь произрастала лишь парочка чахлых пальм, а под ними стоял глинобитный сарай, в котором обитал местный шейх.
Начав продавать нефть, шейх закатывал вырученные доллары в пустые бочки из-под бензина и так на этих бочках и кайфовал, являя собой образ скупого рыцаря в арабской версии. Когда же шейх отдал душу Аллаху, отпрыск его, малый сообразительный, купюры из бочек вытряхнул, специалистов с Запада нанял и затеял большое строительство. Вот и выросли небоскребы, дороги, заправки, зеленые парки, где к каждому цветочку была подведена питательная, опресненная новейшими технологиями водичка.
И несмотря на то, что считал себя Крохин в данном государстве человечишкой третьего сорта, шпаной, а уважал арабов совершенно искренне, думая о той уйме нефтяного сокровища, что была некогда растрачена бездарными советскими бонзами в никуда — разворована, проедена–пропита, на борьбу с мировым капитализмом ухойдакана.
Вот тебе и темные арабы! Сумели шейхи собраться, объединиться, все поделили без пальбы и разборок так, чтобы каждому соотечественнику не бедствовать и треть бюджета только на одну медицину тратить, оберегая здоровье нации. И все — без каких-либо хитростей и чудес: я, дескать, шейх, я — власть и большие деньги. А вон тот — беден, но тоже наш гражданин. А потому в обязательном порядке дадим ему руководящую должность и полную социальную защиту. В довесок же пусть еще и десяток–другой магазинчиков курирует. А родился у него ребенок — сразу на счет нового соотечественника пару сотен тысяч баксов. Короче, большие люди должны иметь большие деньги, а маленькие — много маленьких.
Данным принципом руководствовался и Крохин, помимо заработка получавший комиссионные за привлечение челноков в магазин хозяина–мусульманина, кто относился к нему весьма дружелюбно и задержек с выплатами не допускал.
Через три месяца надлежало продлить визу, для чего Крохину, согласно закону, потребовалось временно Эмираты покинуть.
Собственно, покидание составило считанные часы, пройдя по стандартной для всех временщиков схеме полета в соседний Катар.
Сорок минут в воздухе, отметка в паспорте, закупка алкоголя в "Дьюти–фри$1 — и через час опять в Эмиратах.
Вскоре он получил уже трехгодичную визу резидента. Более длительную — на пять лет — давали лишь бывшим советским офицерам, сумевшим устроиться армейскими инструкторами.
Жизнь в арабской стране Владимира вполне устраивала: бесплатная однокомнатная квартира, твердый заработок, вознаграждения от челноков за различного рода услуги — и ежемесячные дивиденды от сдачи московской квартиры. К тому же через каждые полгода Крохин беспошлинно мог ввозить в Россию автомобиль, получая на этом наварец в размере трех тысяч зеленых.
Он плыл в новом потоке жизни, оправдывая смысл своего нынешнего существования тем, что когда-нибудь вновь вернется к творчеству, напишет роман — не надуманный, а выстраданный, наполненный уникальной информацией о реальной и потому истинно увлекательной жизни, о судьбах непростых и зачастую неизвестных в своем предопределении и смысле обычным российским соотечественникам. И конечно же, отразит роман весь тот эпохальный перелом прежней социалистической жизни и нового, еще никем не осознанного времени.
И может, как думалось Крохину, даже лучше, что он пребывает вне родины, ибо из заграничного далека все увидится четче и осязаемей, нежели внутри болота российских передряг и каждодневных социальных катастроф.
Впрочем, роман был отвлеченной мечтой, ибо от тяжкого корпения над словом и мыслью Крохин давно отвык, а суетной быт зарубежной жизни потихоньку засасывал, отнимая все свободное время.
Появился стабильный российский партнер — некто Каменцев, надежный реализатор продуктов питания, рассчитывавшийся столь пунктуально, что порой, в случае банковских задержек с переводами денег, Крохин выкупал товар, вкладывая собственные средства.