Эль-Дорадо
Шрифт:
— Что бы вы сделали на моем месте в подобных обстоятельствах?
— Я, ваше превосходительство?
— Да, мой друг, что бы вы стали делать?
— Я не задумался бы, ваше сиятельство.
— А!
— Я бы отступил.
— Отступить — никогда, перед такими варварами! Да это было бы постыдно.
Капитао покачал головою.
— В таком случае мы все до последнего будем перерезаны.
— Вы думаете?
— Я убежден, ваше превосходительство; вы не знаете, что такое гуакуры, а я уже с давних пор их знаю.
— Все равно я пойду вперед! Вы меня ведь не покинете?
— Я? Ваше превосходительство, я обязан всюду следовать за вами; куда бы вы ни пошли, я везде буду с вами. Какое мне дело, что меня убьют, разве и без того не придется умереть рано или поздно?
— Отвечаете ли вы за своих людей?
— За своих да, но за ваших нет.
— В моих-то я уверен.
— Когда же мы отправляемся?
— Через час.
— И мы едем вперед?
— Да, даже и тогда, если нам придется перешагнуть через все трупы этих разбойников.
— Ну, с Богом! Ваше превосходительство, я сильно боюсь, что мы не вернемся.
И, поклонившись почтительно молодому человеку, капитао вышел так спокойно и так беззаботно, как будто бы дело шло о пустяках.
Оставшись один, маркиз простоял неподвижно несколько минут, потом, с бешенством топнув ногой и устремив к небу вызывающий взгляд, вскричал задыхающимся голосом:
— О, проклятые брильянты! Я завладею вами даже и тогда, если бы мне пришлось идти за вами по пояс в крови!
ГЛАВА V. В пустыне
В то время как начальник конквистских солдат по его приказанию навьючивал мулов и приготовлял все к немедленному отъезду, маркиз в ужасном волнении ходил большими шагами по своей палатке, проклиная судьбу, которая, казалось, следовала за ним по пятам и разрушала все его обширнейшие планы, постоянно отдаляя от него сокровище, которое он думал уже давно приобрести; сокровище, которое, с тех пор как он отправился на поиски, стоило ему стольких трудов и неприятностей и для которого он в продолжение довольно долгого времени пренебрег огромными опасностями и чуть не пожертвовал своею честью.
Вдруг он остановился, ударив себя по лбу: неожиданная мысль блеснула у него в голове, озаряя его надеждой. Он оторвал от своей записной книжки листок бумаги, написал поспешно несколько слов, сложил его и велел невольнику отнести от его имени записку эту донне Лауре Антонии де Кабраль.
Вероятно, сильно рассчитывая на действие, которое произведет на молодую девушку его послание, маркиз, окончательно развеселившись, с жаром занялся приготовлением к отъезду.
День был великолепный, ослепительное солнце взошло, залитое пурпуром и золотом, легкий утренний ветерок освежал воздух, и птички, боязливо забившись под листья, громко распевали свои веселые песни.
Вдали расстилалась, окруженная высокими горами, покрытыми непроходимым лесом, долина Sertao, которую бразильцы готовились проезжать и которая с того места, где они ночевали, казалась им обширным зеленым ковром, прорезанным по всем направлениям бесчисленным множеством потоков; поверхность воды сверкала в солнечном свете и отражала тысячи блестящих точек.
Все было отрадно и радостно в этой спокойной и величественной природе, до которой еще не касалась рука человека и которая оставалась все тою же, какою вышла из рук Создателя.
Черные невольники, охотники метисы и индейские солдаты невольно поддавались влиянию этого прекрасного утра и, казалось, позабыли свое утомление и минувшие несчастия, думая только о будущем, которое было полно заманчивых обещаний; смеясь, распевая и весело разговаривая, они исполняли трудную работу — снятие лагеря.
Один маркиз, несмотря на все свои усилия казаться если не веселым, то по крайней мере беззаботным, оставался мрачным и задумчивым; сердце его, исполненное постыдной алчностью к золоту, испытывало ужасные страдания и было нечувствительно к прелестям природы, которые так могущественно действовали на загрубелые, но честные натуры индейцев и негров.
Между тем лошади были оседланы, мулы навьючены, палатки свернуты и положены в телегу, которую везло несколько быков. Донна Лаура вошла в свой паланкин, который сейчас же закрылся за нею; дожидались только приказания маркиза, чтобы двинуться в путь.
Дон Рок ходил в стороне, погрузившись в размышления; он, казалось, позабыл, что все было готово для отъезда и что настала минута спускаться с горы, чтобы войти в пустыню.
Уже несколько минут капитао, внимательно наблюдавший за снятием лагеря, вертелся около своего господина, чтобы привлечь его внимание, но все его усилия были тщетны, маркиз не замечал его. Наконец капитао тихонько тронул его за плечо. Дон Рок вздрогнул при этом прикосновении и вопросительно посмотрел на индейца.
— Что вам нужно, Диего? — сухо спросил он.
— Ваше превосходительство, все готово, и мы ждем только вашего приказания, чтобы выступить.
— Если так, то отправимся сейчас же, — отвечал он, повернувшись, чтобы взять свою лошадь, которую невольник держал в поводу в нескольких шагах от него.
— Извините, ваше превосходительство, — возразил индеец, почтительно его останавливая, — прежде чем вы прикажете выступать, мне нужно передать вам несколько важных замечаний.
— Мне? — воскликнул маркиз, смотря ему прямо в лицо.
— Да, вам, ваше превосходительство, — холодно ответил индеец.
— Не угрожает ли мне новая измена, — продолжал маркиз, горько улыбнувшись, — и не хотите ли вы, дон Диего, также меня покинуть, как ваш товарищ Малько?
— Вы несправедливы ко мне, ваше превосходительство, — отвечал откровенно индеец, — я вовсе не намерен вас покинуть, и Малько никогда не был ни моим другом, ни товарищем.
— Если я не прав, что очень может случиться, извините меня и скорее, прошу вас, приступайте к делу; время проходит, мы должны были бы уже давно выехать.