Ельцын в Аду
Шрифт:
Впрочем, вернемся к моим черным делам в защиту светлых идеалов. Часто я бью, душу или уношу тех, кто выказывает неуважение к мощам или смеется над священными обрядами; вхожу в тела тех, кто невнимательно слушает священную службу; либо, к великому стыду виновных, во всеуслышание обличаю их в тайных грехах. Нередко мое бешенство насыщается не ранее того, как я натешусь над трупом грешника. Много ужасных историй сложено о телах, вихрем выброшенных вон из церкви или адским огнем сожженных в своих могилах, или растерзанных на куски.
Меня все это не касается. Я только недавно побывал на
Посещение святых мест идет на пользу лишь тем, кто искренне раскаялся. Посмотрим, так ли это с тобой... Что до похорон... Иногда даже честное погребение грешника не помогает ему. Могила его проваливается, и тело вместе с гробом попадает в ад, откуда несчастного могут выкупить разве только бесчисленные панихиды, сорокоусты, заупокойные обедни, милостыня, строение церквей и прочее.
… Надо было мне проверить: нет ли под Кремлевской стеной пустых могил? Но ведь Мавзолей заполнен...
Ой, какой забавный анекдот вспомнил!
– засмеялся Сатана.
– Смотри!
Появилась Красная площадь в Москве. Минин и Пожарский с памятника вдруг заговорили. Купец спросил воеводу:
Скажи-ка, князь,
Что там за мразь
У стен кремлевских разлеглась?
Пожарский ответил:
Там в баночке из кирпича
Гниют консервы Ильича.
С ним рядом людоед-грузин:
Он миллионы съел один.
Затем большевики-убийцы,
Хмыри, лгуны и кровопийцы...
Но умирающий смеяться не стал:
О чем это ты буробишь? Эй ты, Дьявол тебя забери... Точнее, чтоб ты сам себя забрал! Заканчивай свою пропаганду! Подписывать ничего не буду, добровольно с тобой не пойду! Дай умереть спокойно!
Я с тобой – умирай! Но отнюдь не спокойно! Все равно моим будешь! Ходасевич, прочитай ему отходную...
Голос еще одного великого русского поэта стал декламировать пронизанные жутким волшебством стихи, в которых чудесным образом были описаны все основные стадии расставания духа и плоти:
– «Пробочка над крепким йодом!
Как ты скоро перетлела!
Так вот и душа незримо
Жжет и разъедает тело».
Некогда могучий организм и все еще сильная воля умирающего держали его на этом свете. Прозвучало колдовским заклинанием второе стихотворение – так, наверное, шаманы заставляли свои души покинуть тела и пуститься в мистические странствия:
– «Имей глаза – сквозь день увидишь ночь,
Не озаренную тем воспаленным диском.
Две ласточки напрасно рвутся прочь,
Перед окном шныряя с тонким писком.
Вон ту прозрачную, но прочную плеву
Не прободать крылом остроугольным,
Не выпорхнуть туда, за синеву,
Ни птичьим крылышком, ни сердцем
подневольным.
Пока вся кровь не выступит из пор,
Пока не выплачешь земные очи -
Не станешь духом. Жди, смотря в упор,
Как брызжет свет, не застилая ночи».
Какое-то неземное сияние мельчайшими всплесками стало пробивать предсмертную черноту, залившую глаза экс-президента. И тогда третьим криком петуха, возвещавшим, к несчастью, приход не зари, а вечной тьмы, воздух снова сотряс шедевр Владислава Ходасевича в посмертном исполнении автора:
– «Мне каждый звук терзает слух,
И каждый луч глазам несносен.
Прорезываться начал дух,
Как зуб из-под припухших десен.
Прорежется – и сбросит прочь
Изношенную оболочку.
Тысячеокий – канет в ночь,
Не в эту серенькую ночку.
А я останусь тут лежать -
Банкир, заколотый апашем, -
Руками рану зажимать,
Кричать и биться в мире вашем».
И тут, наконец, душа покинула тело бывшего гаранта российской Конституции. Перед ней открылся бесконечный, ведущий к небесам сияющий тоннель. Она было устремилась воспарить по нему вверх. Однако, подобно советскому народу, так и не взобравшемуся на вершины коммунизма, что-то непонятное и в то же время невероятно тяжелое помешало ей достигнуть заветной цели. И душа осталась возле остывающего трупа, как советский народ – в умершем и развалившемся на куски государстве.
Три дня, как и предсказывали священнослужители, душенька пребывала на земле, ревниво наблюдая за возней с телом, устроенной медиками, похоронщиками и родичами. Упрекнуть было некого и не в чем: все прошло чинно и благопристойно, как и подобает на похоронах. Родные горевали искренне, бывшие подчиненные – хоть и понарошку, но в рамках этикета. Народ, судя по сообщениям телеведущих, скорбел. Довольно многочисленные возгласы, слышимые с достаточно далекого расстояния от места печальных событий, типа «Собаке – собачья смерть», наверняка издавали отдельные всегда всем недовольные граждане, а не «дорогие россияне» в своей трудовой массе. Скорее всего, это немногочисленные моськи – коммуняки лаяли на почившего в бозе слона.
По истечении трех суток душеньку (хоть душа на русском языке и женского пола, будем дальше считать нашего антигероя мужчиной, чтобы не путаться) унесло невидимым ветром от Новодевичьего кладбища, и она очутилась у начала теперь уже двух тоннелей – знакомого, сияющего, и другого, который напомнил Ельцину некогда услышанный от астрономов, но, впрочем, так и оставшийся ему непонятным термин «черная дыра».
Светлое бесплотное существо с двумя крылами, появившееся справа, попыталось было взять душеньку на ручки и улететь в сияющий тоннель, уподобляясь вертолету, уносящему прочь от врагов очередного спасителя мира из американского кинобоевика. К несчастью, абсолютно угольная, во всех смыслах слова мрачная личность, прямо из воздуха возникшая слева, успела сцапать бессмертную часть экс-президента раньше и обрушилась с бранью на ангела-хранителя (был ли это он? она? оно? пусть по правилам русского языка будет мужского рода).
Ты че, в натуре, крылан бесхвостый, беспредел творишь?! Этот хмырь – наш!
Ему по закону положено шесть дней изучать райские кущи, - робко возразил небожитель.
Это если бы он сам жил по закону! А он всегда действовал по понятиям. А поэтому хоть и рад бы он в рай попасть, да грехи не пускают, - захохотал угольный.
– Так что – мне братву позвать? Учти, каббалисты придумали приставлять к каждому человеку одинадцать тысяч чертей: тысяча у правого плеча, десять тысяч – у левого, - закончил свою тираду черный и плюнул направо.