Электрическое бессмертие
Шрифт:
***
Французская Республика, 1871 год
Позицию основательно затянуло дымом. Где-то по соседству начался нешуточный пожар.
– Мой генерал, версальцы подтягивают орудия!
Ярослав Домбровский осторожно поднял голову и выглянул через амбразуру, случайно возникшую меж двумя фонарными столбами, сложенными поверх баррикады. Немедленно вжикнула пуля, впившаяся в бревно в считанных сантиметрах от глаз.
Главное генерал успел увидеть – коммунар оказался прав. Канониры Тьера разворачивают пушки. Если редкий оружейный огонь как-то сдерживал версальцев, против артиллерийских орудий пехоте не устоять. Здесь, в Западном округе Парижа, у коммунаров нет ни одной самой завалящей трёхфунтовки, и никаким героизмом это восполнишь.
А почему нет? И он приказал готовиться к вылазке. Трофейные стволы ничуть не хуже.
Пока защитники баррикады проверяли оружие и коротко молились перед самоубийственным рывком навстречу пулями, рядом с командующим присел его соотечественник, совсем ещё молодой человек.
– Пан Домбровский, дозвольте – я с вами.
– Нет, Якуб. Слушайте приказ. После боя будут раненые. Займитесь ими, а для этого вы должны уцелеть.
– Так ест. Осторожнее, и храни вас Бог!
– Спасибо, Якуб, - надеясь, что по-польски здесь больше никто не понимает, он добавил на родном языке: - Париж падёт через неделю-две.
– Тогда – зачем?
– Мы, Домбровские, всегда идём до конца. Вспомни Яна Генрика. Мне пора!
Словно во сне польский доктор увидел, как коммунары взлетают на верхушку баррикады. Многие валятся под пулями, не успев спрыгнуть на ту сторону. Через считанные секунды, когда первые самые отважные бойцы ещё никак не могли добежать до артиллерийских порядков, грохнул пушечный залп.
По баррикаде ударили исполинские кувалды. Булыжники разлетелись щебнем, брызнули крошки деревянного мусора, пространство возле укрепления моментально заволокло дымом и пылью.
Кто может уцелеть в таком аду? Солдаты Домбровского переваливались обратно через завал, многие раненые. Наверно, один из десяти, минуту назад поднявшихся в атаку.
– Генерал ранен!
Его, ужаленного в бок, приволокли два коммунара, оба в крови – своей или чужой. Бегло оглядев рану, Яков пришёл в отчаянье.
– Генерала срочно нужно в больницу! Я не могу бросить здесь раненых!
– Нет выхода, месье. Баррикада сейчас падёт, версальцы пленных не берут. Лучше помогите нам.
Иодко подхватил теряющего сознание соотечественника, освободив от тяжести солдата с побелевшим лицом. Через два квартала на улице Амбруаза Паре есть больницаЛарибуазьер. Последний шанс!
Генерал умер в этой больнице через два часа. Он всю жизнь боролся с русскими оккупантами Польши, завидуя славе наполеоновского командующего Яна Генрика Домбровского, и погиб во французской междуусобице.
Наркевич-Иодко покинул осаждённый Париж, сжимаемый обручем версальских войск, весьма экзотическим образом: на монгольфьере с Центрального вокзала. Последняя новость, которую он узнал накануне бегства, была воистину кошмарного свойства. Коммунары сотнями расстреливают заложников из числа бонапартистской элиты…
Пан Яков проклял революции, начинающиеся за свободу, но отнимающие стократ больше жизней, нежели самый суровый режим. Он прервал сношения с родственниками, ратующими за новое восстание против властей Российской Империи. Много позже младшего сына, ставшего самым любимым, назвал Генриком в честь того самого наполеоновского генерала, чьи подвиги воспеты в «Мазурке Домбровского». Но не за истребление русских – за осознание порочности борьбы с ними, отчего был помилован Его Императорским Величеством Александром I, жалован званием генерала от кавалерии и назначен сенатором в Польшу.
***
Республика Польша, 1922 год
– Генрик Иодко! Полиция. Прошу следовать за мной.
Что-то внутри оборвалось. Да, с момента подписки о сотрудничестве с ГПУ он фактически примкнул к врагам Польши. О контактах с красными знает только Конрад… Откуда взялась полиция?
Человек в штатском подкараулил его на выходе из университета. Ничего не предъявил, но тон и манеры не оставили места для сомнений. Они свернули за угол улицы Голембия, где поджидало закрытое чёрное авто безо всяких внешних признаков полиции.
Сопровождающий открыл дверь и жестом приказал сесть на заднее сиденье. Генрик повиновался, полицейский устроился рядом с водителем. Машина тронулась, громко барабаня колёсами по брусчатке.
По правде говоря, в последний раз Иодко катался на моторе году примерно в четырнадцатом. Конрад часто его возил. Брат гордился автомобилем, гонял по деревням. Однажды, в порыве душевной щедрости, бросил играющим детям пригоршню конфет. Вечером Генрик случайно послушал болтовню дворовых девок.
– Бабы твердят, пан совсем из ума выжил. Конфекты в дорожную грязь швыряет.
Отсюда жизненный урок: люди часто из твоих поступков выводят иной смысл, нежели сам в них закладываешь.
Лицо представительного и хорошо одетого господина с густой бородой, находившегося на заднем диване, показалось смутно знакомым.
– Не узнал, родственник?
– По чести говоря, нет.
– Витольд Витольдович Иодко к вашим услугам.
Вроде Витольд Иодко – двоюродный брат отца…
– Ваше имение в Бобовне?
– Вспомнил! Поздравляю. Только, увы, это уже не моё имение, а товарищей комиссаров. Как и Над-Нёман не ваше. Ты, наверное, удивлён несколько экстравагантным способом восстановить родственные отношения?
Генрик чуть успокоился. События приобретают некоторую определённость.
– Арест на ступенях Ягеллонского университета действительно по-родственному трогателен.
Витольд расхохотался.
– Остёр языком. В отца.
– И всё-таки?
– Не буду томить. Некие личности, подозреваемые в работе на разведку русских, установили с тобой контакт. Полагаю, ты как польский патриот и добропорядочный гражданин должен был сообщить в дефензиву.
То есть товарищ большевик сам навёл контрразведку. Студент, не искушённый в шпионских играх, не знал, как отнестись к этому повороту.