Елена Троянская
Шрифт:
После возвращения из храма таинств я была долгое время переполнена впечатлениями и предавалась воспоминаниям о пережитом. Кроме того, я усиленно училась, освоила игру на лире, очень гордилась тем, что выросла и детский лук, который Кастор некогда смастерил для меня, уже мне мал. Я была в состоянии натянуть тетиву большого лука и охотиться на крупную дичь. Больше никаких зайцев — я выслеживала горных козлов.
Сияние
Я надеялась, что участие в Больших мистериях надолго заглушит мою тоску по новым впечатлениям. Но весной тоска обострилась, и я сильнее прежнего страдала из-за своего заточения. От воспоминаний о недолгой свободе оно становилось еще более мучительным. Не спасало и то, что наш дворец был открыт всем ветрам, которые играли с ним, как с эоловой арфой. Зеленая долина и город далеко внизу неотступно манили меня, как всегда манит все запретное.
Клитемнестра подошла ко мне, когда я, взобравшись на большой камень, встала на цыпочки и пыталась заглянуть за крепостную стену. Она обняла мои голени и слегка толкнула. Я едва не упала.
— Хватит тебе вытягивать шею, а то еще оторвется! — рассмеялась она и протянула мне навстречу руки.
Я спрыгнула в ее объятия, и сестра даже не покачнулась под моим весом — так она была сильна.
— Отведи меня в долину! — неожиданно вырвалось у меня. — Пожалуйста, прошу тебя!
Клитемнестра огляделась — нет ли кого поблизости. Но мы были совершенно одни.
— Сейчас? — спросила она.
— Да, сейчас! Сейчас! — обрадовалась я. — Никто даже не заметит, мы вернемся прежде, чем нас хватятся. Умоляю тебя! Ты можешь ходить, куда захочешь, а я живу на привязи, как рабыня. Нет, как собака — рабов все же не сажают на цепь!
Клитемнестра задумалась. Она любила риск.
— Ты что, боишься? — как бы невзначай поинтересовалась я: теперь она захочет доказать, что нисколько не боится.
— Я? Боюсь? — фыркнула она и вздохнула. — Хорошо, идем. Только быстро!
Тревожно озираясь, мы выскользнули через боковые ворота и побежали вниз по склону горы. Тенистая роща из оливковых и кипарисовых деревьев осталась позади, солнце ярко светило, и луга казались изумрудными.
— Какая красота! Лучше изумрудов! — воскликнула я, добежав до большого луга.
Прохладная трава щекотала мне ноги, из нее выглядывали цветы — алые, белые, розовые; они приводили меня в восторг.
— Елена! — В голосе Клитемнестры, всегда уверенном, послышалась тревожная нота. — Елена! Ау!
— Я здесь! — откликнулась я и помахала рукой: я почти с головой утонула в зеленом море.
— Подойди ко мне, а то потеряешься! — позвала Клитемнестра. — Трава очень высокая.
Мы пошли по дороге, которая вывела нас прямиком к реке. Здесь нас снова встретила тень: на берегу вплоть до самой воды росли ивы и тамариски.
— Речная нимфа резвится, — заметила Клитемнестра и улыбнулась — будто что-то вспомнила.
— А что за нимфа здесь живет?
— Не знаю, как ее зовут, — сказала Клитемнестра.
По голосу я поняла: знает, просто не хочет говорить. Возможно, это священное имя.
Я подошла к самому краю воды, где рос тростник.
— Хочу увидеть ее, — сказала я.
Мне пришлось повысить голос, чтобы заглушить плеск воды в тростниковых зарослях. Я окунула кончик ноги в воду — она была холодной. Снег на Тайгетских горах еще не стаял.
Клитемнестра подошла и встала рядом. Мы отражались в прибрежной воде. Я наклонилась, чтобы разглядеть себя получше, но Клитемнестра потянула меня прочь со словами:
— Не делай этого.
Однако я чувствовала непреодолимое желание увидеть наконец свое лицо. С неожиданной силой я оттолкнула Клитемнестру, которая была гораздо крупнее меня, наклонилась к воде и взглянула в лицо, которое изумленно смотрело на меня широко расставленными глазами.
Отражение не имело ничего общего с тем, что я ожидала увидеть, хотя после быстрого взгляда в материнское зеркало в моей памяти запечатлелись зеленовато-карие глаза с густыми черными ресницами и пухлые изогнутые губы. Но теперь я могла видеть свое лицо целиком, как его видят окружающие.
Я всматривалась в отражение, наклоняясь все ниже, пока наконец носом не коснулась воды. Отражение покрылось рябью, задрожало и исчезло. Я затаила дыхание и ждала, когда оно появится вновь, чтобы еще раз увидеть то, что могут видеть другие, а мне запрещено. Я хотела как следует разглядеть свое лицо и запомнить его. Оно предопределило мою судьбу, стало причиной моего заточения — так могу я хотя бы знать, как оно выглядит?
— Не надо. — Клитемнестра подняла меня от воды. — Прекрати, а то с тобой случится то же, что с Нарциссом. Помнишь, он так влюбился в свое отражение, что умер от истощения и Аполлон превратил его в цветок. Ты этого хочешь?
Она говорила нарочито спокойным голосом, но от меня не укрылся ее страх. Чего же она так боялась?
— Нет, — ответила я и послушно отступила назад, ибо ее страх передался и мне. — Я вовсе не хочу врасти корнями в землю, даже такую красивую, как эта!
Но когда мы вышли на залитую солнцем дорогу к городу, мои страхи как рукой сняло. В конце концов, ничего ужасного я не сделала — просто посмотрела на свое отражение. Не может же лицо само по себе вызвать какие-то события и навлечь беду. По крайней мере, человеческое лицо.
Дорога петляла, то углубляясь в луга, то сворачивая к берегу. Солнце в это время суток, несмотря на самое начало весны, уже стояло высоко, поэтому тень от деревьев, когда мы шли вдоль воды, была желанной. В одном месте река расширялась, образуя темную заводь. В ней безмятежно плавали три больших лебедя, они величаво кружили друг возле друга, высоко подняв головы на изогнутых шеях. На фоне темной воды белизна их перьев поражала.
Я залюбовалась, затаив дыхание. Клитемнестра подошла и остановилась за моей спиной.