Елена Троянская
Шрифт:
Непривычно было видеть столько людей сразу: они сновали туда-сюда, как пчелы. Каждый спешил в своем направлении, словно его призывала насущная необходимость. Я не удивилась бы, услышав жужжание, но тут звуки были гораздо громче: крики, скрип телег, свист кнутов.
По улице тащились несколько тяжело груженных ослов: они с трудом переставляли ноги, покачивались под поклажей, задевали курдюками с вином стены домов, громыхали глиняными горшками. Но в основном улица была запружена людьми: они несли
— Давай зайдем на рынок, тебе ведь, наверное, интересно? — спросила Клитемнестра.
Она подошла поближе ко мне, взяла под руку, как бы защищая, и опустила покрывало на мое лицо.
Я крутила головой из стороны в сторону, чтобы лучше видеть, а сестра крепко держала меня и вела по улице.
Мы пришли на рыночную площадь: здесь несколько улиц сходились, образуя открытое пространство. Люди рядами сидели на земле, подстелив коврики, перед ними стояли корзины с сушеными фигами, горшки с медом и прочей снедью.
Мое внимание привлекла одна корзина: ее содержимое блестело и переливалось. Я наклонилась пониже, рассматривая. Там оказались какие-то безделушки, в них отражалось солнце. Я засунула руку и достала одну.
Это был браслет из витой проволоки, очень искусно сделанный: кое-где расплющенная, проволока играла на солнце.
Торговка быстро поймала мою руку и надела на нее еще один браслет, но Клитемнестра так же быстро сбросила оба браслета.
— Нет, нельзя! — прошептала она. — Пошли отсюда.
Она хотела увести меня, но было уже поздно.
Торговка перевела взгляд с моей руки, ничем не отличавшейся от рук других покупательниц, на мое лицо — она хотела соблазнить меня на покупку. Но вместо обычных в таких случаях уговоров и присловий раздался пронзительный крик. Ее глаза, которые до сих пор не выражали ничего, кроме желания поживиться, потрясенно расширились.
— Это она! Она! — закричала женщина.
Она вскочила на ноги, вцепилась в меня и потянула к себе, опрокинув корзину. Браслеты рассыпались по земле.
Клитемнестра тоже не выпускала моей руки, и они стали тащить меня, каждая в свою сторону, как мешок зерна.
— На помощь! На помощь! — кричала торговка своим соседям. — Держите ее! Это Елена!
Все повскакали с мест и ринулись ко мне. Клитемнестра оказалась сильнее торговки браслетами, она высвободила меня из ее хватки и укрыла своим плащом, но толпа уже нас окружила. Разогнать ее мог разве что отряд вооруженных телохранителей.
Клитемнестра крепко прижимала меня к себе. Я ничего не видела, лишь чувствовала дрожь ее тела.
— Дайте нам пройти! — хриплым голосом потребовала сестра. — Пропустите нас, а то будете иметь дело с царем! Дайте нам спокойно уйти.
— Пусть сначала покажет свое лицо! — раздался голос из толпы. — Мы посмотрим на нее, а потом отпустим.
— Нет, — твердо сказала Клитемнестра. — Вы не имеете права смотреть на царевну.
— Но ты тоже царевна, — произнес бас. — А между тем твое лицо все могут видеть. Вот я и говорю — покажите нам Елену! Или она уродина с клювом, как у отца?
— У нее тот же самый отец, что и у меня, царь Тиндарей. Оставьте ваши грязные намеки! — Голос Клитемнестры дрогнул.
— Тогда пусть откроет лицо! Почему ее все годы прячут во дворце, никогда не показывают народу? Мы видим тебя, Кастора и Полидевка, вы открыто ходите везде, бываете в городе, гуляете в полях. Значит, правда, что она — дочь Зевса, который явился царице в образе лебедя, и что она вылупилась из яйца?
— Да, из яйца, — подхватил другой голос. — Из синего яйца, цвета гиацинта. Я видел скорлупки.
— Какие глупости! — вскричала Клитемнестра. — Ты слишком много времени провел около святилища Гиацинта, отсюда эти фантазии…
— Нет, яйцо было на самом деле, и скорлупа была синяя на самом деле…
— Люди видели лебедя и царицу на берегу реки! Лебедь до сих пор иногда возвращается на это место, словно его мучает любовная тоска. Он огромный — больше обычных лебедей, и сильнее их, и белее!..
— Немедленно пропустите нас! — приказала Клитемнестра. — Иначе я вас прокляну.
Последовала минутная тишина, словно толпа обдумывала угрозу. Я по-прежнему ничего не видела, закутанная в полы плаща.
Затем тишину нарушил голос:
— Да она уродина! Чудовище, как Горгона! Потому ее и прячут.
— Пропустите нас! — повторила Клитемнестра. — Или вот что… Да, она чудовище. Я покажу вам ее лицо. Но это и будет самым страшным проклятием. Помните, как Горгона превращала своим взглядом людей в камни?
Трепет ужаса пробежал по толпе. После слов Клитемнестры, которая проявила, конечно, недюжинную сообразительность, я могла рассчитывать, что меня оставят в покое, но мое самолюбие было оскорблено. Клитемнестра предпочла, чтобы жители Спарты считали меня чудовищем, лишь бы только не уступить их просьбе.
Я вывернулась из рук Клитемнестры, отбросила покрывало и открыла лицо.
Народу собралось много — люди стояли вокруг нас в несколько рядов. Мне никогда не случалось видеть столько человеческих лиц разом.
— Хотели увидеть Елену? Смотрите, сколько угодно! — Я высоко подняла голову и скрестила руки на груди.
Воцарилось молчание. Глубокое, потрясенное молчание. Все лица обратились ко мне, как ночные цветы поворачивают головки за луной, когда та путешествует по небу. Выражение злости, любопытства, насмешки сменилось тихой зачарованностью, словно лица людей залил лунный свет.