Эликсир князя Собакина
Шрифт:
— Спасибо вам, товарищ глава сельского поселения, — Савицкий пожал руку Герасиму и потянулся к березке.
— Обождите-ка! — задержал его Пекунин. — Вы, я вижу, мужчины видные...
Савицкий и Паша переглянулись в недоумении.
— И с вами, говорят, еще кто-то третий был... — вопросительным тоном продолжил Герасим. Его узкие глазки хитро блестели.
— Ну да, с нами Костя еще. Дальний родственник по дядькиной линии, — объяснил Паша. — Остался у вашего протопопа обсуждать вопросы богословия. Шибко набожный.
— Так вы это, берите своего набожного друга и идите сегодня вечером на гулянку. Законы гостеприимства надо чтить. Чтоб не говорили потом — это того Пекунина хоронят, который законы гостеприимства похерил. Ну и это... Если какая девка приглянется — не стесняйтесь.
— Мужчины, я вам не мешаю? — поинтересовалась княжна.
— Ну а что же, дело-то житейское, — повернулся к ней председатель. — Я же уже не мальчик, чтоб... ну, вы понимаете. У меня три жены, красавицы, умницы — ну куда мне еще?
— У вас что же, многоженство?! — французская феминистка даже покраснела от гнева, и Мурка-терминатор полностью разделяла ее негодование.
— Ну... — засуетился председатель. — Вы там особо никому в Москве не говорите. Ввел я реформу института брака. Просто мужиков-то мало осталось. Да и учитель разрешал, если ради приплоду. У него самого три жены было.
— А женщины как к этой реформе относятся? — ледяным голосом спросила Вера Собакина. В воздухе запахло Гаагским трибуналом.
— Положительно относятся, — ухмыльнулся Пекунин. — Если бы не реформа эта — был бы у нас тут не мирный колхоз, а военный лагерь. В каждой избе — Жанна д’Арк.
— Это как?
— Дева-воительница. В общем, это, мужики, я на вас очень рассчитываю. Поучаствуйте в возрождении деревни, кто как может. Я же вас жениться не неволю. Вам можно и так. Собакинская кровь потому что.
— Непременно поучаствуем! — козырнул Паша. — Разрешите идти?
— Идите, идите. Сам-то я вечером не пойду, чтоб не вводить вас в смущение, а дочек отправлю.
Петр Алексеевич осторожно поднял березу и шагнул к выходу. Остальные последовали за ним.
На пороге Вера оглянулась. Председатель снова что-то писал — видимо, взялся за бизнес-план.
— Разумеется, никуда мы не пойдем! — категорически заявил Савицкий, как только они вышли на улицу. — Надо срочно реанимировать Костю, и пусть он делом займется.
Но реанимировать Бабста было уже поздно. Из распахнутой настежь двери поповской избы раздавался двухголосый басовитый храп.
На лавочке возле дома сидела Дуня и вязала носок. Увидев гостей, она улыбнулась и отложила вязание.
— Ну что, продал вам Герасим березку?
— Подарил, — приобнял ее за плечо Живой. — Широкий человек ваш председатель. Пойдем, милая, я тебе расскажу о том, какая у него прекрасная душа.
— Куда это вы собрались? — строго спросил у него Савицкий.
— На луну смотреть, — отвечал Паша, подталкивая Дуню к калитке. — Да ты не бойся, подойду я на гулянку, раз уж местная власть настаивает. Попозже.
Петр Алексеевич вошел в дом. Бабст с попом спали вдвоем на одной кровати. Поглядев по сторонам, потомок князя Собакина поставил березу под алтарем учителя, рассудив, что там ей самое место. Скрипнула половица. Храп на секунду прервался — и зарокотал с новой силой.
— Пьер, тут ужасно пахнет! — поморщилась княжна. — Мы можем открывать все окна?
— Да, придется. Правда, комаров напустим, а они тут злые, не то что в городе, — ответил Петр Алексеевич.
— Я выбираю комаров. Пьер, а почему у вас в России все время приходится выбирать между комарами и вонью?
— Ничего, подожди сто лет, и все будет как во Франции.
— Через сто лет все комары повымрут от вони?
— Да, и вонь прекратится. Кстати, у нас есть еще один вариант: мы можем сходить на гулянку.
— Мы с тобой? Я что, тоже деревню возрождать буду?!
— Здесь тебе оставаться было бы нежелательно. Еще неизвестно, в каком виде Паша вернется.
— Хорошо, Пьер, идем. Я буду тебя защищать!
Глава 19
Girl power
Утоптанная площадка на краю села напоминала скорее небольшую спортивную или концертную арену, чем место для гулянок. Посреди нее возвышался круглый деревянный помост, предназначенный явно не для танцев — больше двух человек на нем бы не поместилось. Помост окружали четыре аккуратные скамеечки, украшенные затейливой резьбой, а сбоку к нему прижималась небольшая урна, почему-то с надписью «Псковская областная филармония». Место культурного отдыха освещали два фонаря-косухи. Из-под их шестигранных крышек лился приятный мягкий свет.
Первыми на вечернее мероприятие прибыли три самые спелые из молодых жительниц Бонзайцева: слух о том, что духи послали справных городских мужчин, достиг их раньше всех.
Танюха, продавщица из магазина, надела мамино зеленое платье из крепдешина, на плечи накинула шаль, а на лоб нацепила огромные очки от солнца, похожие на глаза стрекозы. Очки были ей велики, постоянно спадали на нос, и она недовольно возвращала их на место. Ее соседка по прозвищу Дуня-толстая оделась во все черное и несколько раз обвела глаза черным карандашом, а может быть, и углем. Младшая, Надюха-маленькая, самая изящная и миловидная из всех троих, щеголяла в клетчатой мужской рубашке, заправленной в полосатую самодельную юбку до пят.
Девки сидели на скамейке рядком и лузгали семечки, сплевывая шелуху в ладошку. Когда в разговоре возникала пауза, они по очереди подходили к урне, высыпали мусор, а потом снова садились на свои места.
— Восемь часов уже, — сказала Танюха, взглянув на часики. — Похоже, опять наши алкалоиды на гулянку не придут. Так и пролузгаем тут почем зря до ночи.
— Может, хоть Сеня-поп притащится? — с надеждой спросила Надюха-маленькая. — Хороший он мужик, хоть и заливоха.
— Придет твой поп, как же, — шмыгнула носом Танюха. — Он из церкви не вылазит. А если вылезет — то чтоб на председателевых лахудр издалека посмотреть. Так он им и сдался, дурам психанутым.