Эликсир жизни

Векшин Николай Л.

Прощу прощения, я отвлекся. Поскольку мои малыши обожали всяческую стряпню, то Смелый вырос блиноедом. Когда я жарил блинчики, вокруг рассаживались мал-мала-меньше, а под столом – он. Дети разбирали блинчики нарасхват, горячие, прямо со всех трех сковородок. А песик сидел, облизывался и просительно поскуливал. Дети кидали ему остывшие куски, и он проглатывал их не жуя. Как правило, собаки не жуют: твердую пищу грызут, а мягкую глотают целиком. Интересно, что со временем, глядя на чавкающих детей, Смелый тоже стал жевать. На охоте в поле он иногда жевал траву. Щипал и глотал пырей с упоением, как корова (вероятно – для получения витаминов). Я как-то спросил: «Смелый, а молоко давать будешь?». Он жизнерадостно ответил: «Гав-Гав!».

Когда Смелый был щенком, я старался почаще кормить его мясом. Поскольку в то время я состоял в должности нищего научного сотрудника, то мясо с рынка было не по карману. Шел на охоту и брал щенка с собой. Смелый начал работать по дичи еще

трехмесячным. Малявка шустро бегал по полям и оврагам, а, почуяв дичь, азартно бросался вперед. Подстрелив зайца, белку, утку или куропатку, я варил или жарил дичь с гарниром. Дети и Смелый съедали приготовленное за один присест.

Когда Смелому исполнилось четыре месяца, он пропал. Мы с детьми долго его кругом искали. Но потом я уехал на работу во Францию (второй отъезд отложить было нельзя). Там я частенько вспоминал о пропаже Смелого.

Когда вернулся, первыми ко мне бросились не дети, а щенок. Но это был уже не щенок. Это был огромный молодой красавец – пушистый, палево-рыжий, с удальски задранным хвостом-колечком. По сравнению с обычными серыми лайками он оказался очень крупным. Пес в восторге катался по полу, радостно визжал, ласково скулил, громко лаял, бросался мне на шею, облизывая лицо и руки. Радостно бегал туда-сюда по квартире и кувыркался от счастья. Я был потрясен. Он меня не забыл! Вот это любовь! Не в обиду будь сказано, люди: ни от кого из вас за всю жизнь такого не видел. Не говоря уже о женщинах; их самовлюбленным натурам подобные чувства не под силу. Нет любви более искренней и беззаветной, более романтичной и идеальной, более длительной и постоянной, чем их любовь к себе.

Охотничьи истории

На охоте порой случаются самые невероятные истории. Ваше право в них не верить, а мое право их поведать. Однажды поздним осенним вечером я спрятался с ружьем за кустами на берегу озера. Сидел неподвижно и слушал тишину. Было сумеречно, безветрено и сыро; дождь давно прошел; самая для уток летная погода. Время шло, а утки почему-то не летели. Может, заснули в камышах ненароком. Ни звука не доносилось ни откуда. Тишина и мрак вокруг постепенно так сгустились, что жуть брала. Наступила ночь. И вдруг я почувствовал, что кто-то положил мне руку на голову. У Вас мурашки по спине, читатель? А представьте, каково было мне! Вскочил в испуге. С моей головы взлетела огромная птица. Это была сова, принявшая неподвижную голову в вязаной шапочке за пенек. Хорошо, что я не успел схватиться за сову руками, а то остался бы с расцарапанной физиономией или без глаз.

Или вот еще история. Как-то зимой я бродил по краю леса, высматривал заячьи следы. Притомившись от ходьбы по глубокому снегу, отпустил Смелого с поводка, сел на сломанное поваленное дерево, вытащил из заплечной сумки снедь и перекусил. Пес тоже получил кусок колбасы. Он хрумкал с таким аппетитом, что свиная колбаса хрюкала от удовольствия. Увидев, что еды больше нет, он разочарованно отошел и полез в бурелом. Меня немного разморило сытостью и теплом. Поплотней укутался, передвинул шапку на глаза и задремал. Вдруг раздался громкий треск валежника и лай. Я обернулся и от удивления чуть не выронил ружье: прямо на меня скакал кенгуру. Вот вы скажете: не может быть! Правильно. И я то же самое подумал в тот момент. Резко мотнул головой, стараясь очухаться от дремоты, и сообразил, что это, конечно, не кенгуру. Разве может кенгуру сбежать из зоопарка? Это – такой огромный заяц! Но тут же, окончательно проснувшись, осознал, что таких зайцев не бывает. Это была косуля. Я не успел выстрелить, так как слишком долго просыпался. Смелый погнал косулю далеко и вернулся ни с чем, язык на плечо.

А вот еще история. Мороз лютовал. Кругом лежал снег. Он был покрыт ледяной корочкой и похрустывал под ногами. Мои бахилы проваливались сквозь твердый наст в рыхлую кашу. Местами снег скрипел. Ну вот, скажут торопливые читатели, на фига нам читать про то, что «снег скрипел»! Вот ежели б было написано про «скрипел диван»… Ладно, ладно, потерпите немного; про диван тоже будет, но попозже. Итак, снег скрипел под ногами и сверкал под лучами солнца, и от его серебристой волшебной красоты становилось чуточку теплей. На деревьях белыми искрящимися прядями зависла паутина инея. Я уперся прикладом в плечо и прицелился. Заяц быстро-быстро, подпрыгивая и взбрыкивая копчиком, улепетывал. «Ну, толстозадый, будешь ты на сковородке!», – уверенно подумал я и спустил курок. Осечка! У моей одностволки слабоват боек. Заяц удрал далеко; перезаряжать и стрелять второй раз смысла не было. Я порадовался за лопоухого: «Живи, везунчик!». Повезло этому зайцу лишь ненадолго. Когда я, долго идя по следу, вернулся назад, заяц выскочил почти в том же месте. Это иногда бывает: вспугнутый заяц побегает по полям и оврагам, попетляет, опишет круг и возвращается к своей лежке. Вообще-то в морозы лежать зайцу холодно, поэтому он бегает, чтобы согреться. Когда заяц снова выпрыгнул, я торопливо выстрелил. Он кувыркнулся и упал. Я подошел. Заяц лежал неподвижно на залитом кровью снегу и одним глазом испуганно смотрел на меня. Мне вдруг стало жаль его. Но нужно было его добить. Этого я еще никогда не делал, так как раненых зайцев Смелый придушивал. А в этот раз Смелого не было (сидел дома после прививки). Преодолев жалость, я размахнулся прикладом и ударил. Голова зайца хрустнула. Дело было сделано. И тут мне стало тошно и погано. Почувствовал себя полным дерьмом. Было такое ощущение, как будто совершил убийство. Конечно, это и было убийство: заяц ведь всё чувствовал и понимал.

Я стал активно промышлять куропаток. Вообще-то охота на них иногда бывает запрещена, хотя их в полях – тьма. Каждый охотник, гоняясь за зайцем или лисой, между делом за сезон отстреливает не менее дюжины куропаток. К осени куропатки становятся такие жирные и упитанные, что я их в шутку называю «куропопки». Весит каждая с полкило. Они прячутся в высоком сухостое, в кукурузе, а также на грядках свеклы или моркови. Каждая куропатка поет свою песенку, но звучат они одинаково: «фыр-тыр-тур». Тяжеловесная эскадрилья с громким возмущенным клекотом взлетает чуть не из-под ног, с шумом хлопая крыльями. Крылья даны куропаткам не только для полета, а еще чтобы громко хлопать, пугая друг друга и охотника. Испуганные куропатки залетают прямо в кастрюлю, ей богу. Я мысленно подсмеивался над ними: «Все полетели, полетели и курицы». Зимой куропатки начинают жаться поближе к речке, пока она не замерзла: в морозы тут теплее. Сидят под снегом, греются. Зимой стайка взлетает молча, не курлыча; только крылья фырчат.

Однажды поздней осенью на озере я подстрелил пролетающего гуся. Он бухнулся в двадцати метрах от берега и стал кружить, не в силах взлететь. «Возьми!», – крикнул я Смелому и спустил его с поводка. Пес азартно рванулся в воду и поплыл, разбивая собой тонкую корочку льда на поверхности. Доплыв до гуся, клацнул зубами, но тут же получил сильнейший удар клювом в нос. Повторил попытку. И снова – удар в нос. После третьей попытки пес заскулил и вернулся на берег ни с чем. Я дострелил гуся. Но Смелый повторно лезть в воду отказался наотрез: «Гав-гав! Плыви теперь сам!». Пришлось снять сапоги, куртку, штаны и начать моржевание. Вернувшись с добычей, я не удержался отметить: «Ну, кто из нас настоящий охотник?». Пес виновато завилял хвостом. Назавтра, когда гусь был зажарен и съеден, я рассказал жене и детям, как собаковал. Инга строгим тоном отметила: «Это очень опасно – переохладиться. У тебя, Кеша, может случиться аллергическая реакция». И, представьте себе, на следующий же день я весь опух! Вот какую силу имеют строгие слова. Причем, раньше на охоте я частенько «купался» в ледяной воде, но последствий никогда не было.

Квартирный вопрос

Как весь советский народ, сплотившийся в очередях, я много лет стоял в очереди на жилье. После появления третьего ребенка профком поставил мою семью в льготную очередь. Но квартиру не давали. Я ходил по инстанциям (дирекция, исполком и т. д.) – никакого толку. Квартиры распределялись регулярно, но меня в институтском профкоме регулярно прокатывали. Родился четвертый ребенок, на подходе был пятый… К нам приходили комиссии из администрации, профкома, ЖЭКа, Исполкома. Члены комиссий сочувственно качали головами (столько ж народу теснится в одной комнатке! да здесь жуткие условия: холодно, пол ледяной, стены сырые!), но на этом всё и заканчивалось.

В какие только инстанции я ни обращался! Дошел даже до Президиума РСФСР. Всё это я делал не без нажима со стороны Инги. И вот подошла, наконец, долгожданная очередь (не льготная). Исполком выделил для моей семьи в институтскую квоту 4-комнатную квартиру в новом панельном доме. Однако в профкоме решили, что гораздо более нуждается в этой квартире другой сотрудник; хотя с двумя детьми, зато член профкома. И распределили ему.

Надо отметить, что ключевую роль в этой квартирной катавасии играла некто Т.И.Судихина, председатель профкома. Вообще об этой особе нужно сказать особо: колоритнейшая типическая фигура. Не буду говорить об интеллекте Судихиной, поскольку не наблюдал такового (хитрость за интеллект не считаю; хитрость отличается от мудрости отсутствием великодушия). Что же касается внешних данных, то они были, мягко говоря, на любителя: глазки-амбразурчики, нос картошкой, щеки – мятая мешковина. Защитив в свое время под шефским прикрытием плюгавенькую кандидатскую (материалы которой делались не столько ей самой, сколько коллегами), Судихина сообразила, что пробиться далее вверх с помощью науки будет не так-то просто и рванула по профкомовской линии. Тут ее ждал успех. Быстро дойдя до должности председателя профкома, стала в администрации своим человеком. И не только в администрации. Завязалась масса контактов с полезными людьми. Вскоре Судихина стала ученым секретарем Института. Прошло еще немного времени – и вот она заодно становится секретарем диссертационного совета. Не удивлюсь, если вскоре она окажется директором Института. Для этого у нее есть все требуемые качества: амбициозность, хитрозадость и беспардонность. Отмечу мимоходом, что обычно административными, общественными и политическими функционерами становятся те, в ком знаний мало, а энтузиазма много.